Мы стояли с моим мужем в кафе и пили кофе. Муж был молод и красив, и я его любила. На мнe было старое пальто, которое портило мне жизнь. Я мучилась комплексом непoлноценности и ненавидела это пальто, которое не грело, а только уродовало меня. Кафe было дешевым, а кофе невкусным. И я мечтала, что когда-нибудь мы будем пить хороший кофе в красивом ресторане, и я буду модно одета. А муж смотрел на меня сияющими глазами, он меня любил и не знал, о чем я печалюсь. ... Он умер молодым, а я осталась. И в моей жизни было потом много разных кафе и кофе, и много модных пальто. А его не было. Я очень часто вспоминаю этот эпизод, когда у меня все было, а я об этом не знала...

Елена Рог

"НE ВСЕ ЛЮДИ МEPЗАВЦЫ!" — ГОВОРИЛ НAЦИCТАМ ЧЕЛОВЕК, ВOШЕДШИЙ В ГАЗОВУЮ КАМEPУ ВМECТЕ С ДEТЬМИ.

Януш Корчак. Польский педaгог, писатель и врач. Он отказался cпасти свoю жизнь тpижды.
В пepвый раз этo произошло, когда Януш принял решeние не эмигрировать перeд oккупацией Пoльши, чтобы не оставлять «Дом сирот» на произвол cудьбы накануне войны c нацистами.
Во второй pаз — кoгда отказался бежать из варшавского гетто.
А в третий — когда все обитатели «Дома сирoт» уже поднялись в вагoн поездa, отправлявшегося в лaгерь, к Корчаку подошeл нациcт, офицер CС и спроcил:
— Это вы нaписали «Kopoля Mатиуша»? Я читал эту книгу в детcтве. Хоpошая книга. Вы можете быть свободны.
— А дeти?
— Дeти поедут. Hо вы можетe покинуть вагон.
— Ошибаетесь. Не могy. Не все люди — мерзавцы.
A чeрез несколькo дней, в концлагеpе Tрeблинка, Корчaк, вместе со своими дeтьми, вошел в газовую камеру. По дороге к смерти Корчак деpжал на рукаx двух самых маленьких деток и расскaзывал cказку ничего не подозревающим малышам.

В принципе, можно больше ничего не знaть о Корчаке. И прочесть 10 заповедeй, pекомендoвaнных этим потрясающим человекoм для воcпитaния детeй:

1. Нe жди, чтo твой рeбенок бyдет таким, как ты или таким, кaк ты хoчешь. Помoги eму стать нe тобой, a сoбой.
2. Не требуй от ребенка платы за все, чтo ты для негo cделал. Ты дaл ему жизнь, как он может отблагодарить тебя? Он даст жизнь дрyгому, тот — трeтьемy, и это необратимый зaкон блaгодapности.
3. Не вымeщай на ребенке свои обиды, чтобы в старoсти нe есть гoрький хлeб. Ибо что посеешь, тo и взойдет.
4. Не относись к его проблeмам свысока. Жизнь дана каждoму пo силам, и будь yвеpeн — eму она тяжeлa не меньше, чем тебе, а может быть, и больше, посколькy у негo нет опыта.
5. Не унижaй!
6. Hе забывaй, чтo самые вaжные встречи человека — его встpечи с детьми. Обращай бoльше внимания нa них — мы никогда не можем знать, кого мы встречаем в pебенкe.
7. Не мучь себя, если нe можешь сделать что-то для своего ребенка, пpосто помни: для ребeнка сделано нeдостаточно, еcли не сделанo все возможноe.
8. Ребенок — это не тиран, который завладевает всей твoeй жизнью, не тoлько плoд oт плоти и крови. Это та дpагоценная чашa, котoрую Жизнь дaла тебе нa xранение и развитие в нем творческогo oгня. Это раскрепощенная любовь матери и отца, у которых будет расти не «наш», «свой» ребенок, но душа, данная нa хранение.
9. Умей любить чужoгo pебенка. Никогда не делай чужому то, что не хотел бы, чтoбы делали твоемy.
10. Люби своего ребенка любым — нeталантливым, неудачливым, взроcлым. Общаясь с ним — pадуйcя, пoтому что ребенок — это прaздник, который пока c тoбой.
(с)

Это было еще в Ленинграде, в середине 80-х. Ехал я в маршрутке, на Васильевский. На сиденье рядом, бушевал ребенок, лет шести. Его мама безучастно смотрела в окно, не реагировала. А он дергал и дергал ее за рукав. За окном проплывали деревья, дождик моросил, серо было, ну, Ленинград!

Ребенок что-то требовал, или, что-то утверждал. И тут вдруг она как развернется от окна к нему, как дернет его за руку на себя и как прошипит ему:

- Что ты хочешь от меня?!

Он запнулся.

– Что ты хочешь, я тебя спрашиваю?! Да ты вообще знаешь, кто ты такой?! Ты никто! Понял!? Ты никто-о! – она это выдохнула ему в лицо, просто выплеснула.

Мальчик смотрел на нее, и мне показалось, у него дрожит голова. Или это я дрожал. Почувствовал, как потеет спина. Помню первую мысль: Неужели это она ему говорит?! О ком она думает в этот момент?!

- Видеть тебя не могу, - прошептала она.

- «Ты же убила его!», - сказал я, но никто меня не услышал.

В маршрутке, как ни в чем не бывало, продолжали дремать люди. Я сидел, не шевелясь.

А мальчик не плакал. Она отбросила его руку и снова развернулась к окну. Он уже не бушевал, притих, как-то сразу. Смотрел в разорванную спинку сиденья напротив и молчал.

А у меня было желание встать и при всех, вот сейчас, просто разорвать ее на части! Сказать ей, - Это ты никто! Ты же убила его!

Клянусь, я бы сделал это!.. Мальчик сдерживал меня.

Я закрыл глаза, стал глубоко дышать, чтобы успокоиться как-то.

А когда открыл их, увидел конфету. Молодой парень, похоже, студент, такой светлый, кучерявый, в джинсовом костюме, протягивал конфету мальчику.
Он еще встряхнул рукой, сказал, - Бери, это тебе.
Тот взял. И тут же парень протянул ему вторую конфету. Мальчик помедлил и взял вторую.

Дальше происходило действие, вспоминая которое, я еле сдерживаю слезы. Мальчик не стал есть, он коснулся маминой руки. Она не сразу повернула к нему лицо. Но, все-таки, повернула. И видно хотела добить его. Но он протягивал ей конфету. Она посмотрела на него, на конфету, я видел, она недоумевает.

Тогда он вложил ей конфету в руку. Она, как обожглась, быстро вернула ему.
- Я не хочу, - сказала.
Две конфеты лежали у него на ладони. Руку он не опускал.
- Ешь сам, - сказала она и тихо добавила, - Я не хочу… Честное слово.

Тогда он положил конфету к ней на колени.

Никогда не забуду эту паузу. И эту взрослость. Передо мной за несколько минут этих мальчик стал мужчиной, а она, из злой, раздраженной стервы, стала красивой молодой женщиной. Во всяком случае, это я так почувствовал.

Она молчала. Долго-долго молчала. Смотрела на него так, словно только увидела. Потом обняла. И он ее обнял. Потом он развернул конфету и дал ей. И пока она не положила ее в рот, сам не ел.

Вы представляете такое?! Это был еще одни шок, но уже другой.

Я тогда подумал о себе. Я подумал, вот ты сидишь, такой праведник, ты хотел встать, обвинить, ты хотел ее «разорвать», переделать. И ты бы ничего не добился, кроме скандала и брани. А этот мальчик, посмотри, насколько он мудр, как он велик этот мальчик, он взял другим. И пронял до самых печенок, до сердца, до слез.

А еще этот молодой парень, который дал ему две конфеты, - подумал я, - он ведь не просто так дал две. Я огляделся… В заднем стекле маршрутки увидел этого молодого парня, он уходил вдаль по «моросящей» улице.

А мама и сын сидели, склонив головы, друг к другу. Как молодые влюбленные, ей богу!

Тут водитель объявил мою остановку. Я, выходя, дотронулся до руки мальчика. Я этим сказал ему «спасибо». Не думаю, что он понял, но это и не важно. Я навсегда запомнил этот урок.

Запомнил-то, запомнил, но должны были пройти годы, чтобы я его осознал. Что это и есть настоящее воспитание. О котором не все взрослые знают. Что только примером и воспитывают. Не криком, не обвинениями, не битьем, нет. Только пример работает, больше ничто. И мальчик этот показал пример. И ей, и мне. И он изменил нас.

Автор: Семен Винокур

Пo дороге на работу проезжаю обычную киевскую хpyщевку. В окне второго этaжа зaмечаю мальчика, который стоит, приложив к стеклу лист бумаги. На нем большими кpaсными буквами написано: ПОКОРМИТЕ.

Я ocтанавливаюсь. Сердце выпрыгивает из груди. В голове тысячи вариантов cитуаций и развития событий. Его морят голодом. Бьют. Его похитили. Сейчас он начнет прыгать из окна, а я буду его ловить. Вызвать полицию. Социальные службы. Звать прохожих. Ломать дверь.

Я почти бегу к дому и уже под окном вижу, что пониже под словом «покормите» написано «ежика». И еще ниже - «в кустах». «Покормите ежика в кустах» - просит меня мальчик со второго этажа.

Я останавливаюсь. Я думаю, ох, малыш, я бы сейчас тебе рассказала все, что думаю про ежиков, кусты, перенапряжение, усталость, постоянную тревогу, неопределенность, неоднозначность, непонимание. Про невроз. Недосып. Недолет.

Но я просто пишу в блокноте - «ежика здесь нет». Он читает, кивает мне, исчезает на минуту и возвращается с новым листом. На нем написано: «тогда приходите вечером!»

А я что. Я приду. Потому что ответственность и изобретательность нужно поощрять!

Прорвемся, дорогие! Сколько там тех ежей!

Yaroslava Gres

Я пoмню, было мне лет десять, наверное. Был летний день и мы стояли с мамой на балконе чeтвертого этажа нашей кирпичной пятиэтажки. Пахло кленовыми листьями, пылью летнего гopода, а на кухне закипал чайник. Мама улыбалась и я тоже, был редкий момент нашей лёгкой, безоценочной близости, мать моя обычно была строгой женщиной. А возраст мой был таков, когда только начинаешь осознавать, что ты одинок и дистанция с родителями будет только нарастать.

Нo в это мгновение мне ясно показалось, что мы так же близки, как в раннем детстве, был тoт же свет, тот же балкон и звук закипающего чайника, может быть он был самым вaжным. Мама улыбалась той же улыбкой, что и пять лет назад, да и как могло быть иначе - что такое пять лет для взрослого человека, а для десятилетнего мальчишки это полжизни, подумайте!

Это сейчас я бы улыбнулся и постарался до конца насладиться этими мгновениями, легко отпуская, смирясь с неизбежностью их ухода, но тогда, я вдруг испугался, что мама вот прямо сейчас перестанет улыбаться и уйдет, и разом все кончится. И когда закипел чайник, просто помчался на кухню налить нам чая и вернуться, я очень спешил.
И когда вбегал в кухню, я вдруг уронил бутылку молока со стола, она разлилась широкой волной прямо на чистый, недавно вымытый пол. Помните, были такие бутылки в советское время, с широким горлом?

Помню своё отчаяние, как я схватил половую тряпку, даже не посмотрев на то, что она была сырой, и стал пытаться вытереть эту ужасную белую лужу, в которой могла утонуть моя радость, а она не впитывалась, а лишь размазывалась уже по всей кухне...

Тогда я бросил её и изо всех сил побежал обратно, на балкон.
Мама стояла всё там же. И даже улыбалась ещё.
Я присел на порожек балкона и попытался через неудачу и предчувствие скорой расплаты за неё, поймать последние ноты уходящей радости. И мне это, кажется, удалось.
А потом...

Потом мама зашла в дом и раздался крик и "Иди сюда!", и каждое её слово заставляло меня вжимать голову в плечи, словно в череп мне забивали толстые, шершавые гвозди с размаху.
Меня едва ли побили, не помню, но ощущение именно физической боли осталось и сейчас.

Конечно, если бы я мог тогда всё маме объяснить, она не стала бы ругаться, а, наверное, обняла бы меня. Но у детей просто не хватает взрослых слов, чтобы выразить свои детские чувства. А может и наоборот, детских слов не хватает, чтобы выразить взрослые чувства, мне иногда кажется, что чувств детских и совсем не бывает - они сразу, на вырост нам выдаются.

Пишу это вовсе не для того, чтобы сказать какой я был и остался нежный и какие бывают жестокие родители. Вовсе нет.
Представьте, как видела всё происходившее моя мать, взрослая женщина, как стояла она на балконе, решившая наконец отдохнуть хоть пять минут от ежедневных дел и забот, и вот на тебе - возвращаешься в дом, где только что был вымыт пол, а там вся кухня в белых, жирных разводах. И тряпка брошена на полпути, мало того что ухитрился именно в эти редкие пять минут покоя что-то опрокинуть, еще и размазал, еще и не доделал, все бросил и ушел.
Все так, конечно.

Но может быть? Может быть тот, у кого есть дети, прочтёт сейчас эти строчки и, попав в похожую ситуацию, не будет кричать и ругаться, не станет забивать гвозди, ведь кухня от этого чище не станет.

Может быть он рассмеётся, а? Поймёт и, прижав голову испуганного мальчишки к себе, скажет - "Да и хрен бы с ним, с этим молоком и полом. У меня ведь есть ты, а у тебя - я!"

Ведь очень скоро мы расстанемся. Мы отдаляемся друг от друга каждый день, незаметно, но ещё пара лет и детство твое пройдет, ты станешь подростком, отдалишься от меня внутренне, а потом и взрослым, став ещё дальше - уедешь учиться, работать, жить свою жизнь.
А потом мы расстанемся насовсем.
Навсегда.

Но у нас есть еще эти минуты. Где летний запах и теплая пыль.
Где ты со мной, как жеребенок у живота лошади, и как ей нужно лишь опустить голову, чтобы вдохнуть запах его волос между чутких ушек, так и мне, достаточно опустить руку и погладить волосы у тебя на макушке. Однажды макушка твоя уйдет далеко ввысь и чтобы увидеть ее, мне нужно будет, чтобы ты сел и обязательно рядом.
Но пока...
Не прогоните. Не испугайте.
Мы все ещё вместе.

Максим Цхай

В моей жизни были разные учителя. Именитые профессора, известные психотерапевты. Но так часто бывает, что встреча с кем-то, совсем не имеющим регалий и званий, а быть может вообще маленьким и бездомным, способна дать больше, чем сотни часов в лекционном зале.

Так было и в тот раз. Я проходила практику в детской клинической больнице. Дело было под Новый год, и в нашем отделении всех маленьких пациентов уже разобрали по домам. В больнице остались только дети, которых забрать было некому.


К нам обратилась женщина-волонтер из другого отделения, ухаживающая за мальчиком из детского дома. И мы отправились работать. Моя коллега — к женщине, а я — к ребенку. Меня познакомили с его историей. Она была печальной. Очень. Ему было только 6 лет, и в его жизни уже было немало драм и трагедий.

С собой у меня были бумага и карандаши. Немного знаний о детской психологии. Страх и решимость.

Уже в палате я узнала, что его привезли всего несколько часов назад после реанимации. У него была температура и трубка в горле.

Я села рядом, что-то сказала, спросила как он. Он лежал ко мне спиной, тяжело дышал и не отзывался.

Я сидела и понимала, что я здесь со своей психологией сильно не к месту. За стенкой коллега уже разговаривала с женщиной. У меня был час, и мне нужно было его как-то прожить рядом с этим маленьким человеком.

Я не знала, что делать. Интуитивно, моя рука потянулась к нему. Я положила руку ему на спину, такую маленькую, что моя рука почти полностью ее закрывала. Он не шевелился. Только с трудом дышал.

Я не посылала ему “энергию”. Не желала скорейшего выздоровления. Я не жалела его. Не размышляла о его тяжелой судьбе. Я просто была рядом. Целиком. Я ни о чем не думала, ничего не хотела. Я слышала его хриплое дыхание. И держала руку на его спине.

Просидев так минут двадцать, я спросила, хочет ли он, чтобы я убрала руку. Он сказал: “Нет!” Это было его первое слово.

Я просидела так еще какое-то время, пока не почувствовала, как у меня затекла рука. Мой взгляд упал на карандаши и бумагу. Я сказала, что могла бы нарисовать ему что-то на память. Он сказал: “Вертолет.” Это было его второе слово. Я попыталась вспомнить, как же выглядит вертолет, изобразила нечто похожее. И положила перед ним.

Затем я снова протянула руку к его спине.

Когда время подошло к концу, я сказала, что мне пора уходить. Он перевернулся ко мне лицом и сказал: “Спасибо!”

Это было его третье слово.

Я ушла со странным чувством. Как будто я впервые в жизни была на самом деле полезна. Не сделав ничего из того, что “нужно было”, я сделала Все.

С тех пор прошло много времени. У меня было много других уроков и открытий. Но эту встречу я помню.

Этот ребенок подарил мне возможность понять, что такое Быть рядом. Просто Быть Рядом. Благодаря ему, я наконец почувствовала, что это значит. И поняла, что иногда это самое ценное из того, что мы можем дать. Свое присутствие.

Мы не всегда можем что-то сделать. Мы не всегда знаем, как унять чью-то боль. Есть такие моменты, которые человеку нужно просто прожить. И наша помощь ему легко может стать помехой. Но мы всегда можем просто быть. Быть рядом. Разделяя с ним этот момент его жизни.

Эта встреча тогда была ценна для нас обоих. Он был не один. В своей боли. И я была не одна. В своей растерянности. Мы были Вместе.

Это так просто и так сложно — просто Быть. Растерянным, испуганным, слабым, сильным, радостным или грустным. Ничего не делая, ничего не меняя. Ни на чем не настаивая. Не сопротивляясь тому, что есть. Не сопротивляясь тому, кто ты, и как переживаешь эту жизнь.

Но ты Есть. И этого достаточно.

Анна Левченко

Я пришла в гости к подруге Тане и обомлела.

Все так идеально и так красиво, что хочется спросить, где купить билет в этот музей. Все так чисто, что хочется достать скальпель и немедленно начать оперировать. Не квартира, а рай перфекциониста.

Книги стоят в порядке убывания размера. Разноцветные свечки на полочках сочетаются с рисунком на шторах. Конфеты в вазочке под цвет обоев. Шарманнн.

— Извини, я не успела прибраться, — сказала подруга и поправила несимметрично лежавшую декоративную подушку на модном диване.

«Издевается, что ли? — подумала я. — Кокетничает?»

Я сама ни дня не жила в таком порядке и, видимо, не буду. Мой дом — это обитель хаоса: все куда-то бегут, что-то роняют, забывают чашки с недопитым чаем, две кучки носков пугливо выглядывают из-под кровати, по полу в красивом беспорядке раскиданы куклы — Катя, убери!!! — и учебники сына — ты уроки сделал? — и кто-нибудь, снимите уже белье с сушилки, вы же видите, мне некогда, я убираю за кошкой, которую стошнило шерстью на диван.

Уходя в гости, я уронила вешалку для верхней одежды, на которую навешана целая гора одежды, причем не обязательно верхней.

«Со мной что-то не так, — думала я, наслаждаясь чужим уютом. — Наверное, только сверхлюди живут вот так, как на открытке…»

Я никогда так не смогу.

На следующий день утром я поругалась с дочерью. Ей два года, а это возраст протеста.

В саду планировалось торжественное фотографирование, требовалось нарядно одеться. Моя нехочуха отвергала одно платье за другим, требовала любимую «юбчку», которую я вчера бросила в стирку, когда дочь заляпала ее супом.

Я объясняла, умоляла, убеждала. В итоге психанула, достала из стирки юбочку, на которой суп подсох и стал незаметен, чем немедленно осчастливила дочь. Та весело и покорно оделась и, счастливая, отправилась в сад.

Красивое платье я взяла с собой в пакете, на случай, если передумает.

В саду в районе шкафчиков клубились родители и дети. Девочки-принцессы, с бантами и заколками, в шикарных бальных платьях хныкали оттого, что «мама взяла не те туфельки» или «мне жарко».

Моя гоняла в суповой юбке и хохотала над игрушечным ежом.

Мамы обсуждали, стоит ли гладить трусики и маечки. Большинство склонялись, что стоит, потому что «ткань после глажки становится мягче», и вообще «я каждый день глажу».

Я тихо сползала от стыда под скамейку. Я никогда в жизни не погладила ни единых трусов, ни своих, ни чужих, а главный критерий при выборе одежды — удобно и не мнется.

Одна мама прямо в раздевалке отпаривала дочке… бант.

«Со мной что-то не так, — думала я, глядя на идеальные платьица девочек. — Наверное, только сверхлюди живут вот так, гладят каждый день…»

Я никогда так не смогу.

Я поцеловала дочку в макушку. Она пахла копченостями. Суп был гороховый.

— Кать, давай платье наденем? Красивое! А?

— Неть, не хочу! — заупрямилась моя принцесса.

Я не стала настаивать. Я хочу, чтобы на фотографии она была в отличном настроении, как сейчас. А не красивая, но заплаканная. Через много лет я буду смотреть на эту фотографию и радоваться ее сладкой кокетливой улыбке и блестящим глазкам, а юбочку даже не замечу и про суп забуду.

По пути на работу я заехала сделать мейк к Юляше. Юляше, на минуточку, под пятьдесят, но выглядит она на 25. Поэтому Юляша, а не Юлия Михална.

Когда я ее вижу, я спрашиваю:

— Ты в холодильнике спишь, Юляш? Или молодильные яблоки жрешь? Или у тебя есть портрет Дориана Грея, который за тебя стареет?

Потому что это невозможно — так выглядеть в полтос.

— Это ботокс, детка. Гимнастика для лица. Косметология. Тебе, кстати, тоже пора. Вон мимические уже распоясались, — говорит Юляша и склоняется ко мне близко-близко, наносит тоналку на мои прыщики.

«Со мной что-то не так, — думаю я, глядя на ее идеальную кожу. — Наверное, только сверхлюди живут вот так, всегда молодые и свежие…»

Я никогда так не смогу.

Потом, уже напомаженная, я побежала на работу. Точнее, на встречу с читателями. Недавно вышла моя вторая книга, и теперь я провожу встречи с теми, кто меня читает, балагурю со сцены и всегда с недоверчивым восторгом раздаю автографы: «Вам правда понравилось?»

Я делаю то, что мне нравится, а меня за это еще и благодарят, ну счастье же!

После мероприятия я пришла в гардероб и присела за стойку, переобуваясь из туфель в сапоги. Получилось, будто я спряталась.

К стойке подошли две барышни. Они вдохновенно болтали, и я не сразу поняла, что речь обо мне.

— Я когда на таких людей смотрю, мне кажется, что со мной что-то не так, — сказала одна.

— Ага, и я, — поддерживает другая. — Я бы вышла и умерла там, на этой сцене. А она шутит, хохочет, будто не перед залом, а дома. Смотрю на нее и думаю: «Это какие-то суперлюди. Я никогда так не смогу!»

Я вынырнула из-за стойки с криком «Сможете!», ударилась коленкой и напугала девчат. Чудом не сломала стойку.

— Сможете! Сможете!! Сможете!!! — заорала я, потирая ушибленную коленку. — Но есть одно «если».

— Какое? — улыбнулись девочки.

— Если захотите!!!

Моя подруга Таня — дизайнер, и ее дом — это ее визитка. Создание этой визитки отнимает все ее время, силы и талант, потому что ее работа — это ее призвание.

Остается только на фитнес, потому что такому дому надо соответствовать. На другое не остается, но Таня рада, что каждый день может полностью посвящать любимой работе, что ее ценят клиенты, что у нее много проектов.

Это ее выбор, и он делает ее счастливой.

А у тех мам из раздевалки призвание — быть мамами. Жить интересами и потребностями своих детей.

Они так быстро растут, эти дети, и скоро совсем взрослые дочери и сыновья уйдут на свидания, поэтому эти мамы ловят момент и кайфуют от возможности гладить платьишки и трусики своим детям, которые, конечно, этого не запомнят.

Зато мамы запомнят. Запомнят этот сладкий период как самый трогательный, когда у них было так много возможностей быть рядом с детьми, чувствовать себя мамами, нужными, хорошими, идеальными. Самыми лучшими.

Это их выбор, и он делает их счастливыми.

Я пишу тексты. И это мое призвание. Я выбираю именно эту деятельность, потому что я эгоистка и хочу быть счастливой.

Потому что в этот момент я не просто счастлива, я учу этому навыку своих детей. Передаю им эти флюиды — внутреннего ликования. Хоть и делаю это в домашнем беспорядке, в халате и с морщинками, рассыпанными по лицу.

Мы все эгоисты. Мы делаем то, что делает нас счастливыми, интуитивно выбирая это из миллиона других дел. И это прекрасно.

Это означает, что со всеми все так!

Со всеми все нормально!

Просто кто-то сегодня в неглаженых трусах.

Ольга Савельева

Наша семья выжила только благодаря бабушке Шарлоте – папиной маме. Она была немкой по происхождению, и потому прививала нам железную дисциплину. В первую, самую страшную зиму 1941–1942 годов ленинградцам выдавалось по 125 граммов хлеба – этот маленький кусочек надо было растянуть на весь день. Некоторые сразу съедали суточную норму и вскоре умирали от голода, потому что есть больше было нечего. Поэтому бабушка весь контроль над нашим питанием взяла в свои руки. Она получала по карточкам хлеб на всю семью, складывала его в шкаф с массивной дверцей, запирала на ключ и строго по часам выдавала по крошечному кусочку.
У меня до сих пор часто стоит перед глазами картинка: я, маленькая, сижу перед шкафом и умоляю стрелку часов двигаться быстрее –настолько хотелось кушать… Вот так бабушкина педантичность спасла нас.

Понимаете, многие были не готовы к тому, с чем пришлось встретиться. Помню, когда осенью 1941 года к нам зашла соседка и попросила в долг ложечку манки для своего больного ребёнка, бабушка без всяких одолжений отсыпала ей небольшую горсточку. Потому что никто даже не представлял, что ждёт нас впереди. Все были уверены, что блокада – это ненадолго и что Красная армия скоро прорвёт окружение.

Да, многие погибли от обморожения. Потому у нас в квартире постоянно горела буржуйка. А угли из неё мы бросали в самовар, чтобы всегда наготове был кипяток – чай мы пили беспрерывно. Правда, делали его из корицы, потому что настоящего чая достать уже было невозможно. Ещё бабушка нам выдавала то несколько гвоздичек, то щепотку лимонной кислоты, то ложечку соды, которую нужно было растворить в кипятке и так получалось «ситро» – такое вот блокадное лакомство. Другим роскошным блюдом был студень из столярного клея, в который мы добавляли горчицу…

Ещё настоящим праздником становилась возможность помыться. Воды не было, поэтому мы разгребали снег – верхний, грязный, слой отбрасывали подальше, а нижний собирали в вёдра и несли домой. Там он оттаивал, бабушка его кипятила и мыла нас. Делала она это довольно регулярно, поскольку во время голода особенно опасно себя запустить. Это первый шаг к отчаянию и гибели.

Во вторую зиму с продуктами действительно стало легче, потому что наконец наладили их доставку в город с «Большой земли». Но лично мне было тяжелее, потому что любимой бабушки уже не было рядом. Её, как потомственную немку, выслали из Ленинграда куда-то в Сибирь или в Казахстан. В эшелоне она умерла… Ей было всего лишь 68 лет. Я говорю «всего лишь», поскольку сейчас я значительно старше её.

Меня тоже могли выслать из города, но родители к тому времени смогли записать меня как русскую и потому я осталась.

…На сборный пункт бабушку ходила провожать моя мама. Там перед посадкой в эшелон на платформе стояли огромные котлы, в которых варили макароны. Бабушка отломала кусок от своей пайки и передала нам. В тот же день мы сварили из них суп. Это последнее, что я помню о бабушке.

Вскоре после этого я заболела. И мама, боясь оставить меня в квартире одну, несколько дней не выходила на работу на свой гильзовый завод, за что была уволена и осталась без продуктовых карточек.

– Мы бы действительно умерли с голоду, но случилось чудо. Когда-то очень давно мама выкормила чужого мальчика – у его мамы не было молока. Во время блокады этот человек работал в горздраве, как-то нашёл маму и помог ей устроиться бухгалтером в ясли. Заодно туда определили и меня, хотя мне тогда уже было почти восемь лет. Когда приходила проверка, меня прятали в лазарет и закутывали в одеяло.

Я, конечно, говорю внукам, но им трудно это понять, как и любому человеку, не убедившемуся лично, какая это трагедия –война. Прошло столько лет, но эхо блокады продолжает звучать во мне. Например, я не могу видеть, если в тарелке что-то осталось недоеденное. Говорю внуку: «Положи себе столько, сколько сможешь съесть, лучше потом ещё добавочку возьмёшь».
Он сердится – дескать, вечно бабушка лезет со своими причудами.
Просто он, как нормальный человек мирного времени, не может представить, что эта крошечка хлеба может вдруг стать спасением от смерти.

Алиса Фрейндлих

Чем можно поделиться, если у тебя самого ничего нет?..
Поразительная история времён блокады Ленинграда

https://www.instagram.com/tv/CMFZgBcCBC ... 6zvbt6ip4m

СЛУЧАЙ НА ПОЧТЕ...

Я на почте стою в очереди.
Жду, когда на электронном табло зажжётся мой номер, и я смогу в указанном окошечке отправить свои книги с автографом человеку, который их очень ждёт.
Атмосфера на почте - ругачая, тяжелая. В каждом окне - локальные мини-конфликты.
У кого-то потерялась посылка, кто-то грубит сотруднице, и она пытается выстроить границы, но получается, что только подкидывает дров в пекло недовольства, кто-то собирает паззл картонной посылки, она распадается - и человек психует и матерится .
Повсеместный стресс ощущается физически, он замешан в воздухе и делает этот воздух тягучим, как кисель, и сложным для беспечного дыхания...

Был февраль 2020, уже случился в мире эпидемиологический коллапс, страны одна за другой закрывали границы, объявляли карантин, люди понимали, что надвигается беда, которая срикошетит своими последствиями в каждый дом и в каждую семью. Страх прорывался в эфир повышенной концентрацией злости и раздражения.
- Где? Где она, я вас спрашиваю??? Месяц жду посылку из соседнего города!!!!
- Кто придумал эту бюрократическую дрянь? Как это заполнять?
- Как ваша фамилия? Я напишу жалобу!

В каждом окошечке - бунт. А на самом деле бунт не в окошечках, а внутри. Внутри каждого человека. Просто он не виден невооруженным взглядом, только всполохи его рвутся наружу вот такими вот колючими монологами.
Мне хотелось быстрее отправить посылку - и уйти. Невыносимо в этом эпицентре полыхающей злости находиться.
Я понимаю, что люди такие раздраженные не от счастья и спокойствия за завтрашний день, а от того, что они бьются-бьются за это счастье - а оно так и не наступает. А потом приходит кризис и обнуляет даже тот путь, что уже пройден, как бы возвращает человека на старт.
Какая уж тут радость...

Вдруг на почту вбегает плачущая девушка и бросается к третьему окошку. Там занято - какой-то мужчина получает посылку - но девушка его будто не замечает:
- Вы продали мне пустую коробку! - рыдает она.- Там нет вертолета!!! Я ребенку купила, мы дома открыли, а там пусто! Ребенок рыдает, еле успокоила. Вот он заснул - и я сюда... Поменяйте быстрее, а то он один дома остался, соседка присматривает...
У нее в руках - коробка из-под игрушечного вертолета. С недавних пор на почте продаются игрушки, на стелажах прямо в зале стоят грузовички, самолеты, корабли в пластмассовых коробках.
Они легкие по весу, видимо, девушка купила вертолет, решив, что он очень легкий, и не осознав, что его в коробке просто нет.
Сотрудница в окошечке расстроенно поясняет:
- Я не могу просто поменять, простите. У каждой коробки - свой штрихкод. Если я поменяю - это я как бы за свой счет куплю вам новый - и вычтут из моей зарплаты, а она и так крошечная... Можно написать заявление...
- Какое заявление??? Я за 700 рублей купила у вас пустую коробку, расстроила ребенка, довела до слез, прошу вас вернуть мне игрушку! - девушку трясет от негодования.
- Наверное, кто-то из посетителей просто взял - и украл игрушку, - сочувственно говорит сотрудница почты. - Стеллажи стоят в зале, в зоне доступа. Надо смотреть камеры... Мне очень жаль, но давайте оформим...
- У меня ребенок дома один! Что мы оформим??? - рыдает девушка. - Отдайте вертолет...
- Простите, - женщина в окошечке готова помочь, но в рамках своих компетенций. - Мне жаль, что так случилось, что кто-то украл...
- Да мне плевать, кто украл! Что мне ребенку сказать??? Получается, что вы не можете обеспечить безопасность, а виноват мой сын? Я одна его ращу, я эти деньги месяц копила, а теперь он остался без игрушки...

Девушка - воплощенное отчаяние. Плачет так искренне, будто это она осталась без вертолета.
Я чувствую ее материнскую боль каждой клеточкой.
Я видела ее пару раз на детских площадках с сыном. Он у нее - шаловливый вихрастый мальчуган, непоседа, как любой мальчишка в 4годика. Её смысл жизни, ее радость. Она на многое готова ради его улыбки.
И вот на деньги, которых , в принципе, нет, на последние, она покупает вертолет. Не просто вертолет - а порцию радости для сына, растянутую во времени. Он будет "летать" с этим вертолетом по квартире и ликовать своим детским восторгом, а она будет греться об его радость и зажигаться об неё, не жалея ни об одном рубле.
Но вместо вертолета ее сын получает пустую коробку. Это не честно. Ему четыре года, он пока должен быть защищен от таких жизненных подстав.
Ее брак оказался пустой коробкой из-под счастья. На коробке была нарисована счастливая семья и дом - полная чаша.
А на деле внутри - пусто.
И теперь она одна тянет сына, без помощи и без поддержки, и нет того места, где можно написать заявление на возврат. На возврат потерянного времени и выплаканных слёз.
Но сама она - взрослая женщина, и взрослым людям такие ситуации посланы для опыта. А малышам? Вот ее сыну за что пустая коробка?

Я выхожу из очереди и иду к стеллажу. Туда, где стоят игрушки, машинки. Я ищу вертолет. Такой же, как у нее в руках.
- А есть такой же вертолет? - спрашиваю я у женщины в окошечке. - Мне очень надо купить.
- Нет, только то, что на витрине...
- Девушка, - я обращаюсь к плачушей маме. - А кроме вертолета, что вашему пареньку нравится? Я хочу ему подарить. Вот паровоз. Самолет. Грузовик. Лодка. Что?
- Нет, что вы! - пугается девушка. - Вы здесь причем?
- Я непричем. Просто хочу подарить ребенку подарок. Не вам, а вашему сыну. Не отказывайте мне в этом удовольствии. Ну же, смелее, что берем? А то проснется, а мамы нет...
- Наверно, самолет, - девушка вытирает слёзы тыльной стороной ладони.
- Отлично, можно я без очереди куплю самолёт? - спрашиваю я и мне уступают место у всех (всех!) окошечек!
Мужчина с посылкой в третьем окне вдруг спохватился:
- А мне тогда грузовик! Давно хотел такой грузовик! Как зовут вашего сына?
- Славик.
- Я давно хотел вот такой грузовик Славику.
- Да что вы, я не могу так... - заплаканная мама недоверчиво крутит головой.
- Можете. Как компенсация за то, что вертолет стал самолетом - грузовик в нагрузку.
- А мы возьмем тогда поезд, - мама с двумя подростками решительно берет с полки поезд.
- А с меня лодка! - говорит женщина в ярком шарфе.
- А мне дорого игрушки, я крекеры для Славика возьму, - говорит милая улыбчивая бабушка...
В третье окошечко - очередь. Целая очередь людей, которые остаются людьми даже в кризис. В кризис это сложнее. Потому что страшнее за свое завтра. И не известно, можешь ли ты позволить себе щедрость.
Но смысл щедрости - не в кошельке, а в том, что это встроенная функция души.
Она не гаснет в беде, а разгорается еще ярче...

Через пять минут мама Славика опять рыдает. У нее в руках - все виды игрушечного транспорта, крекеры и варенье.
Это другие слёзы, какие-то нежные, недоверчивые...
Она похожа на маленькую девочку, которой только что вернули счастье.
Я представляю, как проснется маленький грустный Славик и увидит это богатство. И ненадолго станет самым счастливым человеком на свете. А, может, надолго. А, может, навсегда. И его мама тоже научится быть счастливой. И поймет, что ее коробка семьи - полна любовью до краев!

Люди придумали измерять богатство денежными знаками, и очень боятся потерять свои кошельки.
Но богатство - оно же так многогранно!
Если вам есть, кого любить, если вы для кого-то - душевный витамин, если сердце ваше полно добротой, если семья рядом, если есть хоть один адресат, кто ждет от вас весточки - вы очень-очень богатый человек, и ни один кризис вам не страшен...

Мы проводили заплаканную счастьем маму Славика и снова рассредоточились по залу ждать своей очереди.
Но в атмосфере зала что-то неуловимо изменилось. В каждом окошечке люди улыбались друг другу.
- Вот и нашлась ваша посылка!
- Там внутри конфеты, я - Спасибо за оперативность...

Я стою и улыбаюсь. И не тороплюсь уходить. Я будто купаюсь в человечности, и мне нравится это море.
Море, которое живет в каждом из нас, и очень волнуется, когда мы об этом забываем...

© Ольга Савельева.

В нашем доме, в первом подъезде, живет семейная пара. Настолько семейная и настолько пара, что я никогда не видела их по одиночке, всегда только вместе. Они очень старенькие, во-всяком случае, им на двоих точно больше 150, и всегда ходят, держась за руки, медленно и аккуратно, и он всегда несёт ее сумочку. Я про себя зову их Шустрики.

Они все всегда делают вместе. Он машину заводит- она веником снег обметает и тряпочкой стекла протирает. Он сумку из магазина несёт- она его поддерживает за локоток. Она в подъезд заходит- он ей двери придерживает и страхует, чтоб на ступеньках крыльца не споткнулась. Неразлучники.

У них ещё раньше была собака, коричневая сука спаниель, толстая, флегматичная и добрейшая, всегда подходила и тыкалась носом мне в колени и ждала, пока я ей почешу голову. Джуля звали. Гулять они тоже ходили все вместе, а потом, когда Джуля заболела, их долго не было видно, и машина стояла сначала вся в осенней пыли, потом в снегу. Сосед-собачник сказал, что Джуля померла прошлой осенью, 16 лет прожила.

Торчу сегодня в окне, жду, пока макароны сварятся. Смотрю- Шустрик идёт. Один. Меееееедленно и еле ноги переставляет, в арке снежная каша и лёд, бережется. В руках кулёк газетный. Не бывало такого, чтобы он один, никогда! У меня прям сердце оборвалось, мысли всякие дурацкие- вирус этот сраный, возраст, да мало ли...

А он дошёл до помойки и стал кулёк разворачивать. Мееедленно, тщательно, ну они всегда с женой такие, очень неспешные. Развернул - а там букет хризантем, пышный такой, яркий. Он их так расправил, бантик поправил и к подъезду пошёл. Даже походка изменилась, пятую скорость врубил.

Наверное, сегодня праздник у Шустриков какой. Хоть бы да, и хоть бы они подольше вместе «шустрили», пусть медленно, еле-еле, но за ручки.

© Людмила Кнеллер

Я лежала на сохранении много лет назад, к моей соседке по палате постоянно ездил муж...

Мы были такими молодыми, что нас трудно было назвать женщинами. Но называли: в больнице всех так называли. Мы все ждали рождения ребёнка в палате на двенадцать человек.

Называлось это "лежать на сохранении". И была такая некрасивая Света с большим животом. Ну, у всех был живот, все были не очень красивые - там ни душа, ни зеркала не было. Но Света была нехороша собой и очень полная, отёкшая.

Палата была на первом этаже. Мужья приходили к женам и разговаривали через подоконник. Телефонов не было, и женщины гадали и тревожились: придет ли их муж? Не ко всем приходили. Это понятно; работали все, ехать далеко, на окраину...

И некоторые женщины плакали ночью. В больнице очень грустно. А когда муж всё-таки приходил, они выражали любовь и заботу. И спрашивали: "Ты покушал? Ты нашел чистую рубашку?".

А к этой Свете ходил рыжий маленький паренёк в кепке. Немножко кривоногий и тоже не очень красивый. И каждый день, каждый день! - приносил маленькую кастрюльку. Он ее привозил, замотав в одеялко старенькое. И в кастрюльке была вареная картошка, ещё теплая. Или суп с макаронами. Тёплый. Он приезжал после работы на заводе, когда часы приёма посетителей кончались. Но мы же на первом этаже были. Он молча передавал кастрюльку Свете, а она ела.

Она и меня угощала, мой муж в армии был.
Потом этот молчаливый рыжий парень ехал с кастрюлькой и одеялом обратно. Часа два надо было ехать. И они почти не говорили. А потом меня выписали.

И эту Свету я лет через пятнадцать снова встретила на улице. Она снова была в положении. И у нее уже было трое детей. И она красивая стала! Полная, но очень красивая. И машина красивая. Дети тоже красивые, она так сказала. И жизнь хорошая, красивая! А за рулём сидел этот рыжий парень, муж. Он остался некрасивым, как та алюминиевая помятая кастрюлька. Но в мужчине главное - не красота. Главное, что внутри. Как в кастрюльке, в которой картошка оставалась тёплой...

И это тепло не исчезает, даже если ехать два часа. Даже если всю жизнь ехать - вместе.

Автор: Анна Кирьянова

Вставная челюсть кота Маркиза

Маркиз родился на два года раньше меня, ещё до Великой Отечественной войны. Когда фашисты сомкнули вокруг города кольцо блокады, кот пропал. Это нас не удивило: город голодал, съедали всё, что летало, ползало, лаяло и мяукало.

Вскоре мы уехали в тыл и вернулись только в 1946 году. Именно в этот год в Ленинград со всех концов России стали завозить котов эшелонами, так как крысы одолели своей наглостью и прожорливостью...

Однажды ранним утром некто стал рвать когтями дверь и во всю мочь орать. Родители открыли дверь и ахнули: на пороге стоял огромный чёрно-белый котище и не моргая глядел на отца и мать. Да, это был Маркиз, вернувшийся с войны. Шрамы, следы ранений, укороченный хвост и рваное ухо говорили о пережитых им бомбёжках. Несмотря на это, он был силён, здоров и упитан. Никаких сомнений в том, что это Маркиз, не было: на спине у него с самого рождения катался жировик, а на белоснежной шее красовалась чёрная артистическая «бабочка».

Кот обнюхал хозяев, меня, вещи в комнате, рухнул на диван и проспал трое суток без пищи и воды. Он судорожно перебирал во сне лапками, подмяукивал, иногда даже мурлыкал песенку, затем вдруг оскаливал клыки и грозно шипел на невидимого врага. Маркиз быстро привык к мирной созидательной жизни. Каждое утро он провожал родителей до завода в двух километрах от дома, прибегал обратно, забирался на диван и ещё два часа отдыхал до моего подъёма.

Надо отметить, что крысоловом он был отличным. Ежедневно к порогу комнаты он складывал несколько десятков крыс. И, хотя зрелище это было не совсем приятным, но поощрение за честное выполнение профессионального долга он получал сполна. Маркиз не ел крыс, в его повседневный рацион входило всё то, что мог позволить себе человек в то голодное время: макаронные изделия с рыбой, выловленной из Невы, птицы и пивные дрожжи. Что касается последнего – в этом ему отказа не было. На улице стоял павильон с лечебными пивными дрожжами, и продавщица всегда наливала коту 100-150 граммов, как она говорила, «фронтовых».

В 1948 году у Маркиза начались неприятности – выпали все зубы верхней челюсти. Кот стал угасать буквально на глазах. Ветврачи были категоричны: усыпить. И вот мы с матерью с зарёванными физиономиями сидим в зоополиклинике со своим мохнатым другом на руках, ожидая очереди на его усыпление.

- Какой красивый у вас кот, сказал мужчина с маленькой собачкой на руках. - Что с ним?

И мы, задыхаясь от слёз, поведали ему печальную историю.

- Разрешите осмотреть вашего зверя? Мужчина взял Маркиза, беcцеремонно открыл ему пасть.
- Что ж, жду вас завтра на кафедре НИИ стоматологии. Мы обязательно поможем вашему Маркизу.

Когда на следующий день в НИИ мы вытаскивали Маркиза из корзины, собрались все сотрудники кафедры. Наш знакомый, оказавшийся профессором кафедры протезирования, рассказал своим коллегам о военной судьбе Маркиза, о перенесённой им блокаде, которая и стала основной причиной выпадения зубов. Маркизу наложили на морду эфирную маску, и когда он впал в глубокий сон, одна группа медиков сделала слепок, другая вколачивала в кровоточащую челюсть серебряные штыри, третья накладывала ватные тампоны.

Когда всё закончилось, нам сказали прийти за протезами через две недели, а кота кормить мясными отварами, жидкой кашей, молоком и сметаной с творогом, что в то время было весьма проблематично. Но наша семья, урезая свои суточные пайки, справилась. Две недели пролетели мгновенно, и снова мы в НИИ стоматологии. На примерку собрался весь персонал института. Протез надели на штыри, и Маркиз стал похож на артиста оригинального жанра, для которого улыбка - творческая необходимость.

Но протез не понравился Маркизу по вкусу, он яростно пытался вытащить его изо рта. Неизвестно, чем бы закончилась эта возня, если бы санитарка не догадалась дать ему кусочек отварного мяса. Маркиз давно не пробовал такого лакомства и, забыв про протез, стал его жадно жевать. Кот сразу почувствовал огромное преимущество нового приспособления. На его морде отразилась усиленная умственная работа. Он навсегда связал свою жизнь с новой
челюстью.

Между завтраком, обедом и ужином челюсть покоилась в стаканчике с водой. Рядом стояли стаканчики со вставными челюстями бабушки и отца. По нескольку раз в день, а то и ночью, Маркиз подходил к стаканчику и, убедившись, что его челюсть на месте, шёл дремать на огромный бабушкин диван.

А сколько переживаний досталось коту, когда он однажды заметил отсутствие своих зубов в стаканчике! Целый день, обнажая свои беззубые дёсны, Маркиз орал, как бы спрашивая домашних, куда они задевали его приспособление? Челюсть он обнаружил сам, она закатилась под раковину. После этого случая кот большую часть времени сидел рядом и сторожил свой стаканчик.

Так, с искусственной челюстью, кот прожил 16 лет. Когда ему пошёл 24-й год, он почувствовал свой уход в вечность. За несколько дней до смерти он уже более не подходил к своему заветному стаканчику. Только в самый последний день, собрав все силы, он взобрался на раковину, встал на задние лапы и смахнул с полки стаканчик на пол. Затем, словно мышь, взял челюсть в свою беззубую пасть, перенёс на диван и, обняв её передними лапами, посмотрел на меня долгим звериным взглядом, промурлыкал последнюю в своей жизни песенку и ушёл навсегда».

Борис Смирнов, газета «Возрождение Милосердия», СПб.

Я поглядела на него. А ты знаешь, он красивый был. Как артист. Я подумала ещё тогда, что такого не убьют. Не смогут. Война же тоже
женщина, хоть и тетка злая... Мне его почему-то жалко стало. Я говорю ему:

- А у вас один сапог кашу просит, - и дотронулась рукой до подошвы.

А он, наверное, почувствовал мой взгляд и моё прикосновение и подобрал ноги. Засмущался. И ещё "Дура" сказал, но по-доброму как - то сказал, а я и засмеялась. Мне почему-то приятно стало. Так и лежал, дурачок, в неудобной позе.

А я ему говорю: «Я институт не закончила. Не успела. Попросилась на
фронт.» А он молчит. Слушает, значит. Я потом много еще чепухи всякой наговорила. Про школу, про двор, про войну. Это, как говорили в институте, посттравматический синдром был. Вроде, легче становится, когда выговариваешься.

А он вдруг спрашивает: «Вы всегда такая болтунья?» Представляешь, я и болтунья! Слово то какое чудное выдумал.
- Нет, говорю, не всегда..только когда кровь вижу.

А он удивляется и говорит: «Зачем же вы, девушка, в санитарки пошли, раз крови боитесь?» Я ему отвечаю, что не боюсь вовсе, но только не знаю, как долго смогу прожить, потому что кровь это моя и она течёт и течёт, и никак не останавливается. Я уж и ватой рану залепила, а она все равно идёт. Он сорвался, как чумной, закопошился возле меня, осмотрел быстро и гимнастёрку принялся рвать, там где рана. Он бинты вскрывает, а я рассматриваю его. И чувствую , что нравится он мне ещё больше. Вот дуреха была, мне помирать скоро, а я влюбилась...

Я говорю ему: «А ты бы мог полюбить меня?» А чего стыдится перед смертью то... Мне было бы приятно. Я жду, а он как будто не слышит. И даже боится посмотреть мне в глаза. Разорвал одежду на мне, а я дурочка, жалею, что лифчик свой парадный Зинке отдала. А может и хорошо, что отдала, все равно бы кровью запачкала.

Что чувствовала, спрашиваешь? Приятно было. Кругом война, а за тобой ухаживают. Я ему говорю опять: «Вы не очень мне гимнастёрку рвите, старшина не дастновую. Так и похоронят в рваной. Некрасиво будет, я же девушка всё- таки.» А он вдруг остановился и впервые посмотрел на меня долго так, как запомнить хотел..Прямо в глаза смотрит и молчит. Только губы сжал.

- Хорошо , говорит, так вместе нас и похоронят. Вас в рваной
гимнастёрке, а меня в рваных сапогах!

Смешно получилось. Пошутил он так.. Потом тащил на себе ползком через всё поле. Не подняться, подстрелили бы обоих. А я дуреха прижалась к его спине и про боль забыла. И мысли совсем другие одолевают, женские, не про войну. Чувствую его тело сильное, как мышцы его ходят под гимнастёркой, вдыхаю его запах терпкий и
чувствую мой он, мой. Прям, весь мой! И запах такой родной и тело
сильное, горячее! Как умирать не хочется, мамочка моя...Смешно всё
получилось, не я его тащила, а он меня. Некудышная из меня санитарка получилась.

Потом что было? ..Потом лазарет, рана слава богу , не сильная была. Он навестить раза два приходил. Некогда было. Всё время наступали. Букетик оставлял на окне каждый раз. Мне приятно было...

А дальше война разбросала. Он писал какое-то время, а потом перестал. Я ждала сначала сильно, переживала, а потом успокоилась. Знала, что живой, всем нутром чувствовала. Говорят, когда сильно любишь, бывает так. Просто таких, как я, у него много могло быть.

Потом смешно всё вышло. После войны уже почти год прошёл. Я в институт вернулась. Лекция закончилась, я выхожу из аудитории, а он ждёт меня.

Стоим и молчим, как дураки. Он в гимнастерке солдатской и сапогах. Я говорю ему: «У вас сапог скоро каши попросит...»

А он говорит, дура ты... По-доброму так сказал..Я всё поняла. Ещё
сказал, что искал долго. Хорошо название института запомнил. Это потом выяснилось, почему не писал. Ранение, плен.

Ааа.. совсем забыла, цветочки ещё принёс и сказал, что тогда, на поле, не решился сказать, что лежал и благодарил войну, что свела нас в воронке. Я стояла, прижавшись к нему и вдыхала запах его родной. Точно мы ненормальные были. Небо правильно думало. Война идёт, а мы влюбились...
Мне приятно было...

©

У сорокалетнего школьного учителя нашли неоперабельный рак и дали ему год жизни. Учитель был крепких англосаксонских кровей и сурово озаботился одним: как бы обеспечить жену и дочерей, остающихся без всяких средств к существованию... Он преподавал язык и литературу и не сумел придумать лучшего способа заработать сносную сумму, как попробовать написать роман. И такой роман, чтоб его хорошо читали — раскупали. Читателей он представлял в виде своих учеников и их родителей. И героев представлял в таком же духе. Жизнь он представлял только в объеме родной рабочей окраины.
Дело было новым, он втянулся и увлёкся. Срок поджимал. Он спешно и отчаянно овладевал ремеслом. Высокая литература его не интересовала. Его интересовало завещать авторское право семье: на что жить.
И к концу своего года Энтони Бёрджес завершил свой роман «Заводной апельсин». Миллион был срублен! В культовом фильме сыграл юный Малькольм Мак-Дауэлл. Шпана надела котелки и стала спрашивать в барах молоко. Книгу перевели на полста языков.
Не свой от удачи и выполненного долга Бёрджес хорошо выпил и отправился к врачу. Врач посмотрел снимки, полистал историю болезни и вылупил глаза: рака не было. Бёрджес выздоровел.
Он стал писателем. Написал более 50 книг. А так же начал писать музыку и написал 175 музыкальных произведений. Даже симфонический оркестр заказывал произведения у Бёрджеса...

Михаил Веллер

Последней собакой в жизни Фаины Георгиевны Раневской стал беспородный пес по кличке Мальчик. Актриса подобрала его на улице, он был страшно избит, с переломанными и вмерзшими в лед лапами. Раневская отвезла дворнягу в одну из лучших ветеринарных клиник Москвы, где его вылечили. До конца жизни пес платил своей хозяйке безграничной преданностью.
Сама Фаина Георгиевна писала о Мальчике: «Принесли собаку старую, с перебитыми ногами, лечили ее добрые врачи. Собака гораздо добрее человека и благороднее. Теперь она моя большая и, может быть, единственная радость. Но трудная это радость. Она сторожит меня, никого в дом не пускает. Дай ей бог здоровья!» У него были кривые лапы, огромное брюхо и седой хвост. «Мой Мальчик стареет с хвоста», — говорила она.
Чтобы не оставлять его одного, Раневская отказывалась от домов отдыха, поездок на дачу. Он сильно скрасил ей последние годы. Она говорила: «Мальчик — самое близкое мне существо, если его не станет — умру». Когда пес оставался один дома, он страшно выл. Приходилось брать его в театр на репетиции. Для этого была разработана довольно сложная система: Мальчика привозили в театр, давали понять, что с хозяйкой не случилось ничего особенного, а затем стремительно возвращали домой. Актриса Валентина Талызина вспоминала: «Она его любила до безумия. Когда Раневская была на репетиции, он закатывал в гримерке такие истерики, что всем театром справиться не могли... Когда Фаина Георгиевна это слышала, у нее хватало сердце».
После смерти Раневской ее Мальчика забрала Светлана Майорова, он переехал на Котельническую набережную. Оставаясь один в квартире, он так же выл в тоске. Умер Мальчик через два года после смерти Фаины, похоронили во Внукове — там, где Раневская всегда любила бывать.
На могиле Фаины Раневской установлен памятник из черного мрамора. На самом верху памятника застыла маленькая чугунная фигурка мохнатой дворняги с умной мордой. Это ее Мальчик.

(с)

Когда я был алкоголиком, моими лучшими собеседниками оказывались случайные собутыльники в барах. Мнимые друзья. Но, знаете, в состоянии алкогольного бесчувствия приятно выслушивать бесконечные истории про чужие печали и заботы, в то время, как сам внутри – словно истукан.

Тогда со мной часто бывало – выпьешь бутылку текилы, и говоришь сам себе: «А теперь можно и умереть». И при этом алкоголикам доступно то, мимо чего проходят трезвенники – искренность. Да-да. Многие голливудские продюсеры отдали бы всё, лишь бы получить этот сокровенный человеческий материал.

Иногда я слышал такое, от чего волосы вставали дыбом. Но была одна история, которая прямо-таки прополоскала меня. Не помню, как его звали, с виду – серьёзный, щеголевато одет, дорогой портфель, чаще всего именно такие сходят с ума. Подсел ко мне: «Я вижу, ты хороший парень, давай выпьем».

Почему пьяниц часто называют «хорошими парнями», ума не приложу. Рюмка за рюмкой, и скоро я стал обладателем целого собрания сочинений его жизни. Он говорил о том, что он на плаву, что жена беременна, желанный контракт подписан, а с понедельника он вступает в должность, о которой мечтал последние десять лет.

«Я взлетаю», – сказал мне тогда этот человек. Да, именно так: я взлетаю… И тут он схватил ещё одну рюмку, и процедив сквозь зубы: «Ты не поверишь, какие у меня мощные проекты в голове», – опрокинул её, и кинулся к выходу. Что-то во мне закричало: задержи его, пусть он выпьет ещё! Но нет, он уже был на улице. И я отвернулся от окна, у которого мы сидели. А через мгновение – визг тормозов, крики, и я увидел на пересечении двух улиц нечто бесформенно-кровавое, что ещё минуту назад было человеком.

Что такого сделал этот парень, что Всевышний так жестоко его остановил? Чем он был хуже меня, пропойного пьяницы, внутри которого пустота? Почему я остался в живых, а его соскребли с асфальта?

О, нет, после этого случая я не бросил пить, это произошло гораздо позже, но я понял главное: будь спокоен, не торопись никогда, не смеши Господа своими планами, не бейся с пеной у рта, вбивая свою правду в головы других.

«Помни, твоя радость и смерть придут к тебе в своё, нужное время. Ты ни черта не можешь на это повлиять»

Энтони Хопкинс

Когда я была маленькой, мама всегда наказывала меня за любые оплошности. Просыпала ли я муку, разбила ли тарелку, выпачкала платье — получала за все. При этом я была из тех детей, с которыми это случалось постоянно безо всякого плохого умысла.

Как-то маму отправили поздравить с юбилеем от имени цеха бывшую коллегу, которая давно вышла на пенсию. Поскольку меня было не с кем оставить, пришлось идти с мамой. Бабушке было лет 75, наверное, и в стенке у нее стоял чудесный фарфоровый сервиз с маленькими анютиными глазками. Для гостей, как полагается. Хозяйка решила напоить нас чаем, и я, пока крутилась рядом, пытаясь помогать, разбила одну из этих чашек.

Моя мама дала мне оплеуху и стала кричать. Я плачу, боясь новой затрещины, губа дергается. Тут бабушка меня взяла за плечо, отвела от мамы, а ей сказала:

— Перестань кричать на ребёнка. Что тут страшного? А если бы чашку ты разбила, мне тоже надо было на тебя накричать?

Мама смутилась и промолчала. Старушка продолжала:

— Крашеный кусок стекла не стоит ни слез ребенка, ни твоих нервов. Подумаешь, был сервиз на шесть человек, а стал на пять. Да ко мне в жизни больше троих не придут. А даже если придут, что, из обычных чашек не попьют?

Потом она достала новую чашку и как ни в чём не бывало налила чаю.

А когда мы собрались домой, бабушка завернула в газету оставшееся без пары блюдце и протянула мне.

Сейчас я не помню, как ее звали, но этот урок запомнился и мне, и маме – на всю жизнь. Хотя, конечно, она мне в этом не признавалась.

Её уже нет в живых, а блюдце стоит у меня в квартире. И когда мои дети шалят, взгляд падает на тонкий стебелек анютиных глазок и уже не хочется ни кричать, ни брать в руки ремень…

(с)

Мы однажды всем классом поехали на экскурсию в музей.
Класс второй был или третий, не помню.
И так получилось, что меня там забыли.
В музее.
Я искала свой шарф в гардеробе, а учительница в это время пересчитала детей, и у нее почему-то получилось нужное число, и они дисциплинированно вышли на улицу, сели в автобус - и уехали.
Помню, как я, напуганная, маленькая, с шапкой набекрень, в расстегнутой куртке и без пресловутого шарфа, выскочила на крыльцо...
Куда вы? А я???
Конечно, в автобусе меня быстро хватились, развернулись - и забрали меня минут через 10.
Но эти 10 минут (бесконечные!) я прожила в страхе и мыслях, что я никому не нужна, меня можно забыть - и не заметить этого.
Как будто меня вообще нет.
А я - есть.
Прошло больше двадцати лет.
Я жила тогда с мамой, которая сильно болела.
Мне казалось, что лучше меня, родной дочери, уход за ней никто не обеспечит.
Точнее, так казалось маме, а я была послушная.
Поэтому я переехала жить к маме от мужа.
Когда в семье кто-то болеет, то болезнь - это как бы новый член семьи.
Все разговоры - о ней, все планы - под неё, все ресурсы - туда же.
Я очень старалась быть хорошей дочерью и по совместительству медсестрой и сиделкой, но моего запала хватило меньше чем на полгода.
Сочувствие - это очень важно и очень нужно. Но сделать свой личный конвеер сочувствия и производить его круглосуточно, без выходных - невозможно.
В какой-то момент я как будто зачерствела, перестала сочувствовать маме: я делала всё, что нужно - кормила, лечила, ухаживала, но механически, как... ну не знаю... хладнокровный врач.
Он же лечит рану пациента, а не рыдает над ней: "Как же тебе, должно быть, больно...".
Я смотрела фильм про хирурга, который в конце дня зашивал рваную рану пациенту, и выражение лица у него при этом было такое же, как у моей бабушки, когда она зашивала мне порванную куртку: отрешенно-уставшее.
И ни грамма сочувствия там не было, хотя врач был прекрасный, а шов - ровный.
Я всё время ощущала себя несчастной, одинокой. Часто ревела, как мне казалось, беспричинно.
Оставаться рядом с человеком, который болеет - это сложное и многогранное немножко искусство. Оно становится ювелирным, если вам удаётся сделать это без обесценивания и злости.
Тот, кто болен - страдает, боится, тревожится, нервничает. Это его несущая конструкция, для него это нормально. А вы - впитываете это всё, как губка, и в ответ отдаете заботу.
При таком положении дел совершенно нормально чувствовать себя "вычерпанным до донышка", злиться на жизненную несправедливость, на испытание, посланное вам.
И очень важно в этой ситуации - заботиться о себе. Как в самолёте: маску сначала на себя.
Но я этого не знала.
Наоборот, у меня рождалось ощущение, что со всеми моими ипостасями я справляюсь очень плохо.
Каждый день начинался с маминых рассказов о том, что у неё болит.
Я звонила врачам, решала, организовывала какие-то обследования.
плавать, в этом жизненном рафтинге всем порой необходим спасательный жилет...
Ольга Савельева

Звонок с того свeта

Истоpия эта пpоизошла на заpe моeй каpьepы, в началe 1980-х годов. Я тогда только окончил мeдицинский институт и по pаспpeдeлeнию попал в посeлковую поликлинику. Я ожидал увидeть обшаpпанноe вeтхоe зданиe, а оказался в новом, только что постpоeнном мeдицинском учpeждeнии. Коллeктив встpeтил мeня очeнь благодушно. Я был счастлив! Ничeго пpимeчатeльного за пepвую нeдeлю pаботы нe было, хотя пациeнтов пpиходилось пpинимать до самой ночи. В пятницу я peшил пpийти на pаботу pаньшe обычного. Хотeл спокойно пpивeсти в поpядок бумаги, пока мeня никто нe отвлeкаeт. До начала пpиeма был eщe цeлый час, поэтому мeдсeстpа Маpина eщe нe пpишла. Но, как только я пpиступил к своим дeлам, нeожиданно зазвонил тeлeфон.

Я поднял тpубку и услышал звонкий мальчишeский голос: - Павeл Васильeвич! Моeй мамe плохо! Рабочая улица, дом 11. Пpиходитe скоpee! - Что с твоeй мамой? - спpосил я. - Она умиpаeт! - отвeтил мальчишка, но нeсколько тишe. - Почeму умиpаeт? Что с нeй пpоизошло? Вызови скоpую помощь! - заволновался я. - Дома никого нeт, только я. А сeстpeнка eщe нe пpишла, - отвeтил мальчик eлe слышно. В этот момeнт связь обоpвалась. Я наскоpо надeл халат и поспeшил по адpeсу, котоpый назвал мальчишка. Чepeз 15 минут я ужe был на мeстe. Двepь дома оказалась пpиоткpытой. Я гpомко спpосил: - Вpача вызывали? Однако отвeта нe дождался. Я пpошeл вглубь и в комнатe увидeл жeнщину. Она лeжала попepeк кpовати, а ee голова чуть свисала вниз. Мepтвeнно-блeдноe лицо было скpыто под спутанными тeмными волосами.

Я взял ee за pуку, кожа была очeнь холодной, но всe жe я почувствовал слабоe пульсиpованиe. На полу валялся пустой пузыpeк из-под таблeток. Всe указывало на то, что жeнщина пpиняла смepтeльно опасную дозу лeкаpства. Да, имeть дeло с самоубийцами мнe eщe нe пpиходилось. Счeт шeл на сeкунды. На тумбочкe в углу я увидeл тeлeфон и вызвал нeотложку. Ожидая бpигаду, я как мог оказал пepвую помощь. Скоpая пpиeхала довольно быстpо. Я сказал вpачам, что жeнщина нe pассчитала дозу лeкаpства, вовpeмя это поняла и успeла позвонить мнe. Я это сдeлал для того, чтобы ee нe отпpавили в психиатpичeскую больницу и нe поставили на учeт - с самоубийцами тогда pазговоp был коpоткий.

Когда жeнщину на носилках выносили из дома, толпа любопытных сосeдeй ужe собpалась у машины. - Доктоp, что с нeй? - спpосила бабулька, - нeужто помepла? - Попpавится! - сказал я увepeнно. Стаpушка вздохнула: - Нe иначe как это ee Максимка к сeбe зовeт. Сынок у нee утонул. Скоpо мeсяц будeт, как схоpонили. - Но вeдь у нee остались eщe дeти. Мальчик и дeвочка, - отвeтил я. Бабушка покачала головой: - Да нeт у нee большe дeточeк, он один был. Вот это новости. Кто жe мнe тогда звонил? О какой сeстpeнкe говоpил мальчуган? Вpeмeни на pаздумья у мeня нe было, и я поспeшил в поликлинику, вeдь чepeз пять минут начинался пpиeм. Маpина всплeснула pуками: - Павeл Васильeвич, гдe вы пpопадаeтe? Я ужe забeспокоилась, нe случилось ли чeго! Я pассказал eй стpанную истоpию, пpиключившуюся со мной этим утpом. - Я знаю эту сeмью, - сказала Маpина с гpустью. - Жeнщину Лидия зовут, она очeнь хоpошая. У них с мужeм дeток долго нe было.

А когда Максимку pодили, то пылинки с нeго сдували. И за что им такоe гоpe, eдинствeнного peбeнка потepять? - голос мeдсeстpы дpогнул. Потом Маpина задумчиво посмотpeла на мeня и спpосила: - Я вот только одного понять нe могу. Как это вам могли позвонить, eсли нашу поликлинику eщe к тeлeфонному узлу нe подключили? - Как это нe подключили? - в нeдоумeнии уставился я на Маpину, - вот жe тeлeфон.
Мeдсeстpа подняла аппаpат, и только тогда я замeтил, что у нeго нe было ни eдиного пpовода. Я был pастepян. Выходит, на нepаботающий тeлeфон мнe позвонил погибший мальчик? Мнe что, самому поpа к вpачу? Вeдь всe это, мягко говоpя, стpанно. Но вeдь звонок был, я лично pазговаpивал с мальчуганом! Вeсь дeнь я пpовeл в pаздумьях, а послe pаботы отпpавился в больницу, чтобы спpавиться о здоpовьe Лидии.

Жeнщинe стало лучшe, она пpишла в сeбя, и мнe дажe позволили ee навeстить. Вмeстe с нeй в палатe находился ee муж. - Доктоp, спасибо вам огpомноe! - сказал мужчина, - eсли бы нe вы, моeй Лидочки ужe нe было, - он кpeпко пожал мою pуку. А жeнщина бeзpазлично и отстpанeнно смотpeла в окно. - Как вы оказались у нас дома? - тихо спpосила она мeня бeзжизнeнным голосом. Я pассказал о нeобычном звонкe. По ee блeдной щeкe покатилась слeза: - Это Максимка мeня спас.

Я взял жeнщину за pуку: - Послушайтe, ваш сын хочeт, чтобы вы жили! Иначe он нe вызвал бы мeня! Боpитeсь pади памяти своeго мальчика! Возможно, у вас eщe будут дeти, вeдь он говоpил мнe о сeстpeнкe, котоpая eщe нe пpишла. Но жeнщина лишь замотала головой: - Нeт, вpачи сказали, что дeтeй у мeня тeпepь никогда нe будeт. Лидия отвepнулась и заплакала. Я вышeл из палаты, сам eдва нe плача. Большe я Лидию нe навeщал, потому как мнe показалось, что она нe очeнь-то pада мeня видeть.
Но эта пeчальная истоpия eщe долгоe вpeмя нe покидала моих мыслeй. Я отчeго-то пpоникся к этим людям. Позжe я узнал, что Лида с мужeм куда-то пepeeхали. Пpошло лeт пять. Однажды зимой во вpeмя пpиeма в кабинeт постучали. - Да-да, - отвeтил я и, к своeму удивлeнию, увидeл в двepях Лидию и ee мужа. Жeнщина выглядeла совсeм нe так, как во вpeмя нашeй послeднeй встpeчи. Она замeтно похоpошeла, на ee лицe сияла улыбка. Одной pукой Лида поглаживала живот, а дpугой кpeпко дepжала дeвочку лeт пяти. - Познакомьтeсь, доктоp.

Это наша дочeнька, Оля. Дeвочка спpяталась за Лидину юбку. Глаза жeнщины свeтились от счастья. Она пpишла поблагодаpить мeня за то, что я спас eй жизнь. - Если бы нe вы, я бы нe была такой счастливой, как тeпepь. Ваши слова попали мнe в самоe сepдцe, и, когда я выписалась, мы с мужeм поeхали в дeтский дом. Олeнька стояла на кpылeчкe, словно бы ждала нас.

В тот момeнт я поняла, почeму Максимка нe позволил мнe умepeть. Ну а потом пpоизошло чудо, - Лида кивнула на живот. С той поpы пpошло много лeт, но до сих поp я часто думаю о мальчикe, котоpый каким-то мистичeским обpазом связался со мной с того свeта. Я задаюсь вопpосом: почeму в помощники он выбpал имeнно мeня?

© Павeл ИЛЬИН, 62 годa