Кир Булычёв

Редакция Даниила Алексеева

Зеркало Зла

Часть 6. Спастись, чтобы погибнуть

Глава 4. Переговоры

Утром Регина проснулась мрачной, больной, с красного лица лоскутами слезала обгоревшая в шлюпке кожа. Даже пират Сюркуф вряд ли полюбил бы ее в тот момент.
— Мы погибли, — сказала она. — Я всю ночь не спала и поняла — мы погибли. Мы закончим жизнь в арабском гареме — нас продадут на рынке в Омане. Теперь ты понимаешь, почему я не спала всю ночь?
Дороти знала, что хозяйка ночью спала, потому что у той заложило нос и она сопела и храпела. Но храпящий человек не знает, как он ужасен для окружающих.
— Тебе все равно, — сказала хозяйка. — Тебе и в гареме будет лучше, чем в твоем вонючем нищенском доме.
— Мой дом не вонючий и не нищенский, — обиделась Дороти, но хозяйка даже не слышала ее. Она была поглощена своим горем. — И вообще мне показалось, что господин Рахман согласен нас доставить в Рангун.
— Что ты говоришь! — возмутилась Регина, но тут же спросила: — А почему ты так думаешь? Что за глупость?
— Он не был сердитый, — ответила Дороти. — Он — торгаш. Он думал, как бы нас… использовать.
— Ты в самом деле так подумала? Нет, чепуха! Бред твоего жалкого мозга.
Но мысль Дороти, несмотря на отрицание ее Региной, запала той в сознание. Она подошла к окну каюты и, глядя на птиц, летящих за кормой баггалы, шептала, рассуждая:
— Но что он хочет? Сколько ему обещать…
Принесли воду для омовения, потом чай и сладости. «Я растолстею, — подумала Дороти, — и стану такой же соблазнительной, как Регина. Правда, сладостей много не съешь».
Потом Дороти попросила разрешения у госпожи выйти на палубу. Сама Регина на палубу не пошла, потому что плохо выглядела, но Дороти отпустила и велела ей внимательно прислушиваться и приглядываться. Как будто Дороти была арабкой.
На палубе было прохладно. Моросил дождик, но ветер дул ровно, и судно неслось быстро… К Оману? Где это — Оман?
— Доброе утро, — сказал горбун.
Он неслышно подошел к Дороти. Глаза его опухли и поблескивали где-то глубоко, обведенные почти черными кругами.
— Вы плохо себя чувствуете? — спросила Дороти.
— У меня внутри есть болезнь, — сказал Камар. — Но в Каире живет один доктор, знаменитый на весь мир. Он обещал вылечить меня травами.
Дороти чувствовала к молодому человеку жалость. Ей хотелось что-нибудь сделать для него.
— Вы хорошо говорите по-английски, — сказала она. — Просто замечательно.
— Я хочу поехать в Англию, — ответил молодой человек, — я буду учиться в университете в Оксфорде. Я несколько лет готовился. У меня был учитель, отец купил его у пиратов. Но потом он умер. Сейчас я хочу найти другого. Не хотите ли стать моим учителем?
Молодой человек робко улыбнулся, и вдруг Дороти увидела, что камешек в кольце немного потемнел. Осторожно!
Дороти было странно сознавать, что Камар может ей чем-нибудь угрожать. Слишком безобиден и робок был его черный взгляд. Но камешку она уже верила.
— Разве женщина может быть учителем по вашему закону? — спросила Дороти.
— В некоторых обстоятельствах может, — туманно ответил Камар.
Они замолчали.
— Ваш отец, — спросила тогда Дороти, чтобы переменить тему разговора, — ваш отец в самом деле не изменит курса вашего корабля? — спросила она.
— Это очень дорого стоит, — ответил Камар.
— Но с каждым часом мы уносимся прочь от Рангуна? — спросила Дороти, глядя, как легко судно разрезает волны.
— Может быть, — странно ответил Камар.
— Моя госпожа готова дорого заплатить.
— Каждый день стоит много золотых монет. Нас ждут в Омане перекупщики. Вы просто не представляете, сколько мешков с пряностями лежит у нас под ногами.
— Я думаю, что муж миссис Уиттли оплатит вам ваши расходы.
Камар вдруг улыбнулся.
— Мы привыкли, — сказал он искренне, — не доверять неверным. Вы, христиане, не держите своего слова. Вы — обманщики.
— Далеко не все!
— Бывают, наверное, исключения.
— Среди ваших людей тоже много обманщиков.
— Разумеется. Но у нас другая хитрость и другая ложь.
— А сколько стоит изменить курс?
— Спросите у моего отца, — сказал горбун. — Я бы сделал это бесплатно.
Он слишком пристально смотрит на меня, от него исходят горячие волны… Мне становится сладко и страшно. Но и жалко его.
— Лучше за все платить, — сказала Дороти, отворачиваясь от Камара.
— Тогда платите вперед, — сказал Камар.
Дороти бросила взгляд на камешек. Он еще более потемнел.
Она уже понимала, какого рода опасность исходила от Камара и почему камешек как бы остановился, темнея, на полдороге. Он не мог понять своим каменным компьютером, насколько была опасна для Дороти страсть, охватившая молодого горбуна.
— Я не знаю, как моя госпожа решит уговаривать вашего отца, — сказала Дороти. — Она умная, она сообразит. Например, она может написать расписку…
— А когда мы привезем вас, — печально ответил горбун, — то английский фактор скажет, что нас не знает, а его жена сумасшедшая, подпись которой недействительна. Так было с одним другом моего отца. Он был разорен и повесился.
— Значит, нас ждет дорога в Оман? Откуда, вернее всего, мы уже никогда не вернемся домой…
— Но в Омане бывают европейцы. Туда заходят португальцы, там бывают голландцы…
— Это все наши враги. Нам нечего ждать пощады…
— Зачем вы согласились пойти в услужение к такой неприятной женщине? — спросил Камар.
У него был смешной акцент. Будто ему было трудно выплевывать английские слова, поэтому он предварительно очищал их от мяса и выговаривал лишь кости слов.
— Чего еще я могла ждать? — ответила Дороти. Следует сказать, что слова молодого араба были ей приятны.
— Я вижу, что вы принадлежите к высокому роду, — продолжал Камар. — Я узнаю сиамскую княжну, когда я вижу одну из них.
— Сиамскую княжну? — Эти слова ничего ей не говорили. Она не была уверена, что слышала когда-нибудь это слово — Сиам. Наверное, это арабское государство. И вдруг ей стало неловко признаться в том, что ее мать — лигонка из Авского королевства. Она испугалась разочаровать молодого горбуна.
— Вы схожи с тростинкой, с гибким побегом розы, и губы ваши подобны розовым лепесткам.
— Не надо, — улыбнулась Дороти, — если вы будете продолжать сравнения, вы скоро наверняка меня смутите.
Камар замолчал. Дороти смотрела прямо перед собой, склонив голову за борт и глядя, как бежит волна, но чувствовала неотрывный взгляд Камара.
— А вы живете в Лондоне? — спросил он через некоторое время.
— Да, у нас там есть дом, он остался от моего отца.
— Вы не бедствуете?
— О нет! — возмутилась Дороти. Она искренне не считала, что семья Форестов бедствует.
— Так почему вы пошли в услужение?
— Мне трудно и долго объяснять вам причины, побудившие меня отправиться в плавание.
— Вы скрываете свое истинное лицо?
Дороти не ответила. Потому что не знала, скрывает ли она что-либо, ибо ее никто, даже Блекберри, об этом не спрашивал.
— Вы мне не доверяете? — спросил Камар.
— Я думаю, как нам добраться до Рангуна, — сказала Дороти.
— У меня есть одна мысль…
— Скажите!
— Рано. Сначала посмотрим, к какому решению придет мой отец.
— А он может изменить решение? — обрадовалась Дороти.
— Каждый человек может изменить свое решение. Даже вы, Дороти.
Он совсем иначе, чем англичане, произносил букву «р», и потому имя Дороти в его устах звучало почти незнакомо.
Из двери каюты выглянула Регина. Она быстро углядела, где и с кем стоит Дороти, и закричала:
— А ну, сейчас же домой! Я с утра не причесанная!
Регина кричала нарочно громко и грубо. Видно, ей хотелось напомнить Дороти, что та — ее вещь.
Дороти не стала обижаться, она понимала, что хозяйка сейчас расстроена и испугана. Она ее жалела.
Но Камар повел себя неожиданно.
— Если вы только прикажете мне, — сказал он решительно, — я скажу миссис Уиттли все, что я о ней думаю. И о том, на кого можно кричать, а на кого нельзя.
— Не обращайте внимания, госпожа расстроена.
— Она должна знать, что вы находитесь под моим покровительством.
— Вот этого она знать не должна. И я тоже…
Камар потупился. И Дороти вдруг поняла, насколько этот немощный человек упрям и упорен. Его уродство послужило ему на пользу, потому что у него не было основания любить здоровых, красивых и стройных людей, ведь не любит же жаба лебедей! Но она может не любить и прочих жаб, потому что в ее глазах они выглядят уродливыми.
Дороти быстро пошла к каюте.
Регина велела ей причесывать себя и особенно проверять, нет ли в волосах вшей или гнид — госпожа была чистоплотна и боялась этих насекомых, бывших самыми обыкновенными жителями большинства париков и причесок того времени. К счастью, на этот раз обошлось, но туалет Регины занял много времени, тем более что потом Дороти пришлось штопать и зашивать платья, наконец — стирать нижнее белье. Дел хватило до обеда.
— Зачем ты стоишь с этим уродцем! — выговаривала между тем Регина своей служанке. — У них, арабов, ничего случайно не бывает. Они страшно коварны.
Интересно, Камар считает коварными европейцев, а Регина — арабов. И обе стороны искренни в своих мыслях и подозрениях.
— Он собирается ехать в Оксфорд, — сказала Дороти. — Он выучил английский, чтобы его туда пустили.
— Надеюсь, этого никогда не случится! — фыркнула Регина.
— А может быть, именно в этом и есть наш шанс? — произнесла Дороти.
— Говори, что ты имеешь в виду. — Регина подняла голову, обернулась. Ее глаза настороженно округлились.
— Англия — наша страна. И как бы много денег ни было у арабского торговца, я думаю, его сыну очень трудно поступить в английский университет без протекции.
— Я иногда удивляюсь, — сказала Регина, — где ты научилась так говорить.
— Из книг, — честно ответила Дороти. — У меня хорошая память, и я помню мои любимые книги целыми страницами.
— Какие же у тебя любимые книги? — спросила Регина, не скрывая презрения перед любимым занятием Дороти, которым ей заниматься не положено.
— Разумеется, «Приключения Тома Джонса — найденыша»! — воскликнула Дороти. — И еще я люблю «Приключения Гулливера».
— Ах, да, — отмахнулась Регина. — Только голову зря забиваешь.
Но слова Дороти запали ей в голову.
— Вы говорили о его желании ехать в Англию?
— Он сказал мне, что господин Рахман не доверяет европейцам. Он говорит, что европейцы обещают заплатить за наше возвращение, а потом забудут о своих обещаниях, — ответила Дороти.
— А что ты сказала?
— Я сказала, что вы можете дать ему расписку.
— А он?
— Он считает, что этого недостаточно.
— Сегодня я снова буду разговаривать с Рахманом, — сказала Регина, — потому что больше терпеть нельзя. С каждым часом мы удаляемся. Я не могу ждать оказии в Омане, потому что должна попасть в Рангун, к Джулиану первой и не допустить, чтобы сплетни о моем поведении, о том, как я купила себе билет домой, оказались в Рангуне раньше меня. Ты это понимаешь?
— Разумеется, — ответила Дороти.
— Сегодня я буду предлагать ему все, что возможно, абсолютно все! Я должна купить, выпросить, вымолить…
После обеда Регина одна пошла на переговоры с Рахманом. Дороти осталась в каюте. Там ей не сиделось, и она вышла на палубу. Она хотела, чтобы вышел Камар, пускай он расскажет, как там идут дела. Как бы Регина в своем неуемном желании попасть в Рангун не наобещала лишнего.
Но Камар не выходил. Уже темнело.
Дороти увидела Дейвиса. Оказывается, англичане жили на нижней палубе, вместе с матросами. Дейвис жаловался, что кормят плохо, но, правда, не обижают.
И не заставляют работать.
Уже было совсем темно, на теплом небе высыпали яркие тропические звезды, над палубой босые матросы зажгли фонари, засветились и окошки в каютах. Дороти стало зябко и неуютно. Она вернулась в каюту.
Вскоре пришла Регина. Она была взбешена. Она прижимала к животу коробку со своими драгоценностями, на которые делала основную ставку. Но Рахман отказался от драгоценностей, правда, предварительно ощупав и обнюхав их. Они показались ему недостаточной платой. Регина предлагала выписать вексель, и это не помогло.
— А как вел себя Камар?
Дороти хотелось, чтобы он вел себя как друг.
— Он молчал, но я поняла, что он на стороне отца. Он — подлец!
— Почему вы так думаете?
— Я знаю людей. И я сама не святая, мне легче разбираться в людях, чем тебе, потому что ты еще наивная дурочка!
Почему-то Регина сердилась на Дороти.
— А что будет дальше? — спросила служанка.
— Дальше? Он сказал… Я сказала, что согласна на любые его условия. Пускай он их мне предложит.
— А он?
— Он сказал, что они посоветуются с Камаром и сегодня же он скажет мне свои предложения.
В этот момент в каюту заглянул мальчик и сказал по-арабски, что было понято одинаково женщинами как приглашение Регине возвратиться к Рахману.
— Я буду молиться за вас, госпожа, — сказала Дороти.
— Ну что ж, твои молитвы мне могут пригодиться, — рассеянно ответила Регина, думая совсем о другом.
Дороти взглянула на камешек — просто так, почти нечаянно. Камешек был темен. Странный камень — он темнеет и рядом с деликатным Камаром, и рядом с испуганной Региной, которой и дела нет сейчас до своей служанки.
Пока хозяйки не было, Дороти пыталась шить, но руки плохо слушались — чувство тревоги не отпускало ее.
Окончательно миссис Уиттли возвратилась примерно через час.
Слабый свет двух фонарей все же позволил Дороти увидеть, что хозяйка возбуждена и скорее расстроена, чем рада, хотя от дверей она громко сказала:
— Все в порядке. Мы договорились.
— Но как? — Дороти вскочила и стояла у стола, прижав к груди рукоделие.
— Ужасно! Просто ужасно. Я отдала ему драгоценности. Затем я выписала на его имя вексель на десять тысяч рупий. Я не представляю, сможет ли мой муж собрать такую сумму. Просто не представляю…
— И это все?
Регина ответила не сразу. Она прошла к своему дивану и села на него, подогнув под себя ноги.
— Я ужасно устала, голова разламывается!
— И больше ничего не было? — повторила Дороти вопрос, потому что хозяйка чего-то недоговаривала.
— Практически все. Да… Практически…
— Что это значит — практически? — спросила Дороти.
— Не считая пустяков! — сердито ответила Регина. — Ты что, спать не собираешься?
— Нет, мы же не ужинали.
— Ах, да! Но меня покормили у Рахмана.
Как будто после этого вопрос об ужине отпадал. Дороти могла потерпеть.
— Госпожа!
— Не мешай мне спать! Я устала и плохо себя чувствую.
— Но вы не разделись… давайте я помогу вам…
— Отойди! Не смей ко мне прикасаться!
— Вы сердитесь?
— Разумеется, я сержусь! — Неожиданно миссис Уиттли вскочила с дивана и уткнула перст в грудь Дороти. — Я сержусь на тебя за предательство, за измену! Я тебе этого никогда не прощу!
— Я не понимаю вас, мэм.
— Еще бы! Тебе невыгодно меня понимать. А сама за моей спиной крутит амуры с горбатым наследником! Я все знаю, вы обо всем сговорились. И я не удивлюсь, если потеряю служанку, которая бросит меня в тяжелый момент и перебежит к грязным мусульманам.
— Что вы говорите?
Регина не ответила, потому что в дверь постучали, вошел мальчик и сказал что-то по-арабски, обращаясь к Дороти.
— Что он говорит? — спросила Дороти.
— Зовет тебя на свидание к твоему ублюдку! — прошипела Регина, но негромко, чтобы не было слышно вне каюты.
— Мне нужно идти? Так поздно? — удивилась Дороти. — Скажите им, что я приду завтра.
Мальчик потянул Дороти за рукав платья.
— Иди, иди, — куда мягче произнесла госпожа. — Только не задерживайся. Мне трудно без тебя раздеться.
Подчиняясь требованиям посланца, Дороти сделала шаг к двери.
Настроение у нее было отвратительное, она чувствовала, что происходит нечто страшное и угрожающее, но еще не понимала — что же именно.

Кир Булычёв

Редакция Даниила Алексеева

Зеркало Зла

Часть 6. Спастись, чтобы погибнуть

Глава 5. Цена свободы

Мальчик проводил Дороти в каюту, расположенную этажом выше, чем каюта женщин.
Он постучал три раза в дверь, изнутри донесся знакомый голос.
Мальчик открыл дверь, пропустил Дороти и ушел. За спиной туго хлопнула дверь.
— Добрый вечер, — сказал узкоплечий Камар. Вместо тюрбана на его голове была лишь зеленая повязка, струящийся шелковый халат доставал до пола и даже волочился сзади, шурша по коврам.
Он протянул к Дороти руки, и та только сейчас как следует рассмотрела, какие у него бледные и длинные пальцы.
— Добрый вечер, — настороженно произнесла Дороти. — Почему вы позвали меня? Ведь сейчас очень поздно.
— Потому что Аллах откликнулся на мои молитвы, — хрипло проговорил молодой человек. — Он даровал мне счастье.
— Какое? — решила уточнить Дороти.
— Тебя, — ответил Камар.
— Я вас не понимаю, — сказала Дороти.
— Ты отдана мне. Твоя хозяйка отдала тебя, и поэтому наша баггала уже изменила курс. Если ты выйдешь на палубу и посмотришь, ты увидишь, что звезды расположены на небе иначе, чем прошлой ночью. Мы держим теперь путь не на Южный крест, а на Полярную звезду в созвездии Малой Медведицы.
Сообщив эти навигационные сведения, Камар замолк, и так как Дороти все еще не могла найти слов и сил, чтобы ответить ему, он сам продолжил:
— Судя по выражению твоего лица, я могу предположить, что для тебя мои слова — новость.
— Да, — Дороти удивилась, услышав совершенно чужой низкий голос.
— Она тебе ничего не сказала? Ай-ай-ай! Я-то думал, что вы обо всем договорились. Я так надеялся, что ты добровольно решила соединить свою судьбу с моей.
— Судьбу… — Дороти ничего не могла понять.
— Ты станешь цветком моего гарема, — сообщил молодой горбун, — ты станешь моей любимой женой.
Он говорил, словно умолял, не смея поднять робкие глаза на свою избранницу.
— Как же госпожа мне ничего не сказала?
— Наверное, она думала, что для тебя это будет приятным сюрпризом. Отныне ты будешь жить в роскоши и довольствии. Сними это жалкое колечко…
Он снял с мизинца и протянул ей пышный золотой перстень с изумрудом.
Упоминание о колечке заставило ее посмотреть на камешек. Тот вел себя странно, он как бы подмигивал ей, часто меняя цвет — от розового до черного. И Дороти догадалась, что в том вина не камешка, а Камара, так как у того в голове тоже не было порядка.
— Но как она могла? — спросила Дороти.
— Могла?
— В нашей стране нельзя продавать людей. Я — свободная девушка. Мой отец был королевским служащим. Как такое могло прийти ей в мысли?!
— Дорогая моя голубка, цвет очей моих, — сказал горбун, приближаясь к ней и протягивая золотой перстень. — Мы же не в Англии, мы с тобой в Азии, посреди океана. Здесь мало кто знает об английском короле и тем более о ваших порядках.
— Но об этом узнают — ее же будут судить!
— Твоя хозяйка договорилась, что никто и никогда больше не увидит тебя. Ты утонула в пути. Утонула. А в моем гареме тебя будут звать Фатимой, моя драгоценность. Возьми перстень, возьми, пусть он соединит нас…
Молодой человек уже приблизился настолько, что смог схватить холодными влажными пальцами Дороти за руку, и попытался надеть на ее руку перстень. Дороти вырвалась и отступила назад.
— Не смейте ко мне приближаться! Я вам голову оторву!
— Ах, какая страстная! — воскликнул в радости Камар. — Какие чувства! Как я мечтал о такой красавице, а не об этих коровах, которых мне подсовывали бедные родственники или корыстолюбивый папа!
— Она у меня попрыгает! — пригрозила Дороти. — Она еще пожалеет о дне, когда родилась на свет! Торговать живым товаром!.. Да даже неграми теперь запрещено торговать! Я до короля дойду.
— Вай, вай, — умиленно качал головой ее жених.
— Ее сразу разоблачат, — сказала Дороти. — У меня есть свидетели, матросы, которые были с нами в шлюпке.
— Матросов она тоже продала моему папе, и совсем дешево, — сообщил Камар.
— Матросов?
— Заход нашего корабля в Рангун дорого обойдется моему папе. Он показал госпоже Уиттли все расчеты, и она согласилась на них. Поэтому она отдала моему папе все свои драгоценности, которые ты унаследуешь, как только станешь моей женой, она выписала вексель на десять тысяч серебряных рупий. Она дала мне рекомендательное письмо в Оксфорд. И все равно бы мой отец не согласился, если бы не моя настойчивая просьба. Из любви ко мне он решил свернуть с пути!
— То есть я была последней гирей на этих весах? — спросила Дороти.
— Мне трудно ответить тебе отрицательно, — сказал Камар. — Возьми перстень.
— И не подумаю. Ни на что не рассчитывай. И если посмеешь дотронуться до меня пальцем, пеняй на себя!
— Я не так слаб, как тебе кажется, — рассердился жених. — Но дело не в этом. Ты должна понять, что отныне для тебя нет пути назад. Проведя ночь в моей спальне, ты опозорена для всего мира. Ты — моя наложница и, если будешь хорошо вести себя, станешь женой. Но если будешь непокорной, я тебя сломаю!
И тут Дороти поняла, что молодой узкоплечий горбун вовсе не такой человек, которым кажется с первого взгляда. И все его милые беседы у борта лишь призваны были скрыть расчетливую интригу. Теперь Дороти убедилась в том, что не только ее горькая судьба, но и судьба самой миссис Уиттли решалась не столько старым Рахманом, как его стеснительным и вкрадчивым сыном.
— Ты должна простить мне мою слабость, — изменил тон Камар. — При виде тебя, гурия, я теряю рассудок. Я не знаю, что со мной творится… Такого не было никогда.
Он оттеснял ее к дивану, и маневр был очевиден для Дороти, но она отступала, будто не догадывалась. Она знала, что успеет нырнуть в сторону.
Когда она почувствовала, что до дивана остался один шаг, она спросила:
— Значит, вы все еще собираетесь поступать в Оксфорд?
От неожиданности горбун остановился.
— Почему ты спрашиваешь?
— А другие ваши жены не знают английского?
— Почему ты это спрашиваешь?
— А вам хочется получить учительницу? Ведь вы говорите с акцентом, господин Камар. Любой догадается в Оксфорде, что вы не настоящий джентльмен.
— Я поступлю, потому что миссис Уиттли написала рекомендательное письмо, — ответил Камар. — Это была самая важная статья нашего договора.
— А это значит, — постаралась улыбнуться Дороти, — что вам не видать Оксфорда как своих ушей! Она не пустит вас в Англию!
Камар разгадал смысл слов Дороти. Он даже не стал спрашивать — почему, а улыбнулся, показав коричневые зубы.
— Наоборот, моя драгоценная жемчужина, — сообщил он. — Пока ты у меня, пока ты поешь в моей золотой клетке, я в полной безопасности. Миссис Уиттли в порошок расшибется, только чтобы добыть мне место в Оксфорде. Меня объявят сыном магараджи Майсура, а может, и наследником престола Великих Моголов. Ты не знаешь, моя драгоценная, с какой легкостью и даже облегчением твоя госпожа продала тебя мне. И я думаю, что вся история с пиратами, вашим бегством в шлюпке — выдумка миссис Уиттли. Ты знаешь правду. И ты ей опасна.
Господи, насколько близко он подобрался к правде! Ведь он прав — наверное, Регина давно кается в том, что слишком много рассказала служанке о своем приключении на «Клариссе». Ведь все люди мерят окружающих по своим меркам.
— Дороти, пойми, — задумчиво и без волнения произнес Камар, — все люди — грешные и слабые создания. И нам кажется, что окружающие даже хуже нас. Так думает и твоя хозяйка. Если она ради своих интересов может продать половину твоей Англии, то она так же думает и о тебе. А ты готова продать свою госпожу?
— Кто ее купит! — вырвалось у Дороти. Так она была сердита.
Камар тихо засмеялся, и Дороти упустила тот момент, когда он схватил ее за плечи, цепко, словно тигр добычу, и повалил на диван, упав сверху на нее.
— Ах ты, мерзавец! — вскричала Дороти, в которой, несмотря на смешанное происхождение, вскипела гордая кровь английских девушек. Она вовсе не потеряла присутствия духа, не испугалась и не отбивалась бессмысленно и беспомощно, как лань в когтях хищника, а схватила его за длинный костистый нос и что было сил повернула его, как ручку крана.
С отчаянным воплем магараджа Майсура и наследник Годванны возопил и отпрыгнул от нее, со всего размаха опустился на ковер костлявым задом, так что из-под ковра послышался хруст досок.
Он не сразу смог вернуть речь, и, так как из носа потекла кровь, он принялся вытирать кровь подолом халата. А свободную руку воздевал к потолку, будто призывая на помощь своего Бога.
А Дороти тем временем вскочила с дивана и вертела головой, стараясь отыскать какое-нибудь оружие, но, как назло, все предметы в каюте были мягкими, если не считать подсвечника и кувшина. Подсвечник и показался Дороти лучшим оружием. Она протянула к нему руку…
— Как ты посмела… — услышала она глухой голос Камара. — Ты хотела сделать мне больно!
— А ты? — спросила она резко.
— Я же хотел любить тебя! Я хотел сделать тебя богатой и счастливой! А теперь я истеку кровью.
— Не истечешь, — ответила Дороти.
Камар подполз к круглому гонгу, не замеченному Дороти, и, достав из-за него колотушку с мягким шаром на конце, ударил два раза.
— Так, — успела сказать Дороти, — один не справился, папу зовешь на помощь?
Но это был не папа, а два матроса в шароварах, куртках и красных фесках. Они остановились в дверях каюты.
В их глазах отразился ужас при виде безобразной сцены.
Посреди каюты стояла растрепанная, но невредимая английская девушка, а их господин сидел на полу, угрожая ей колотушкой от гонга и придерживая у лица полу белого халата, измазанного кровью.
— Привязать! — приказал молодой хозяин, показывая на столб, поддерживавший потолок каюты.
Дороти, понявшая смысл жеста и слова, ничего не успела сделать, как мамелюки схватили ее и привязали к столбу тонкими веревками, которые тут же впились в руки, и стало страшно больно…
Один из мамелюков помог Камару подняться. Тот пошел к выходу. Потом обернулся и произнес:
— Я скоро вернусь. Как только лекарь остановит кровь. И я накажу тебя, как наказывают непокорных сучек. Ты поняла, дрянь неверная?
— Я поняла, господин магараджа, слушатель университета в Оксфорде.
— И в Оксфорде я тоже буду! А вот будешь ли ты жива, зависит теперь только от твоего послушания. Иначе ты обретешь судьбу худшую, чем смерть. И будешь молить о смерти!
Неожиданно Камар всхлипнул. И совсем другим голосом произнес:
— А я так хотел, чтобы мы с тобой любили друг друга!
Он показал на пол — на ковре лежал золотой перстень с изумрудом. Мамелюк поднял его, и Камар надел его себе на мизинец.
Дверь закрылась.
Дороти осталась одна. Она могла бы кричать, но понимала, что те, кто услышат ее, включая птичку Уиттли, лишь заткнут уши, проклиная нарушительницу их безмятежного покоя.

Кир Булычёв

Редакция Даниила Алексеева

Зеркало Зла

Часть 6. Спастись, чтобы погибнуть

Глава 6. Милодар вмешивается

В тот день комиссар Милодар был вне себя. Его беспокойство разделял профессор Гродно. Милодара мучило предчувствие страшной опасности, грозящей его агенту, а Гродно уловил тревожные изменения в пульсе и кровяном давлении Коры Орват, лежащей подвешенной в анабиозной ванне.
— Да, — согласился он с Милодаром, который третий раз уже звонил ему, — там, в прошлом, происходит что-то крайне опасное. Дороти Форест попала в беду.
И тогда комиссар Милодар совершил служебный проступок. Он направил в Галактический центр гравиграмму о космической опасности категории АБ, что позволяет комиссару планеты распорядиться ее энергоресурсами для спасения жизней. Если же оказывается, что тревога была ложной, а комиссар планеты не имеет в Галактическом центре достойных покровителей, можете считать, что он остался без работы. Но Милодар сделал это. И пошел на страшный риск.
— Я же не могу! — кричал он по видеосвязи на профессора Гродно, будто тот был в чем-то виноват. — Я не могу потерять лучшего агента в трех метрах от цели. Это галактический скандал. И все из-за жалкого сквалыжничества энергетиков. У них, видите ли, парниковый эффект! У них, видите ли, не хватает холодильных установок, чтобы поддерживать жизнь на Земле… Все! Даю сигнал АБ!
Дав сигнал и потратив еще два часа на продолжение скандала, Милодар получил энергию ровно на три минуты пребывания голограммы комиссара в 1799 году.
Комиссар примчался к профессору Гродно, и первым делом они, подключившись к датчикам беспокойно спавшей Коры Орват, увидели Индийский океан сверху и, определив корабль, на котором находится Дороти, начали быстрый спуск к нему, чтобы сначала рассмотреть место действия, войти в курс дел, а, если нужно, появиться рядом с Дороти и приободрить ее. Или спасти…
Бескрайний темно-синий простор Индийского океана, освещенный звездами и луной треугольник, покрытый кое-где белыми завихрениями циклонов, быстро приближался. Уже потерялись из виду окружающие его земли. Через несколько минут снижения обнаружился и искомый корабль.
— Странно, — заявил Милодар, — я думал, что они уже добрались до Рангуна. Почему они еще в океане?
Профессор Гродно и его язвительная ассистентка Пегги ничего не ответили.
— Но это не тот корабль! — закричал комиссар. — Смотрите, это какая-то рыболовная шхуна с косыми парусами. А ну, выключай аппаратуру. Ошибочное наведение!
— Подождите, комиссар, — сказал трезвый профессор. — Не исключено, что корабль «Глория», на котором должна плыть ваша девица, потерпел крушение, утонул, попал в руки пиратов.
— Это пираты?
— В древности людей подстерегали в океане различные опасности.
Тем временем аппаратура дала еще большее увеличение, и, подключив источники ночного видения, Милодар смог убедиться, что этот корабль не такая уж маленькая рыболовная шхуна — это значительный океанский корабль…
— Джау, — послышался голос Пегги, которая тем временем включила справочный дисплей. — Вернее всего, баггала, что означает по-арабски…
— При чем тут арабский! — закричал взволнованный Милодар. — Какие еще арабы! Мы находимся восточнее Индии.
— По данным наблюдения, эта баггала построена в Омане, — продолжала Пегги. — Две палубы, каюты команды на нижней палубе, каюты командиров и хозяев — на верхней — занимают корму по примеру европейских судов. Две мачты с трапециевидными парусами, высота грот-мачты — двадцать пять метров, верхний конец грот-реи — сорок метров. Длина судна — сорок шесть метров, ширина — одиннадцать. Баггала держит курс на Рангун и в настоящее время находится в Бенгальском заливе, в трех днях хода от цели.
— Даже так? — с сомнением в голосе произнес комиссар.
— Значит, «Глория» утонула, а наша героиня спаслась на арабском судне, — пояснил профессор Гродно, который, будучи самым образованным, считал своим долгом объяснять окружающим суть событий.
Все они, не отрываясь, смотрели на экран, где, вырастая и тем оправдывая предположения Пегги, белели паруса арабского судна. Милодар кинул взгляд на Кору, будто боялся, что она подведет и направит исследователей по ложной дороге.
…Вот они приблизились к палубе и, невидимые для арабских моряков 1799 года, направились к каюте на корме.
Дверь в каюту была заперта. По обе стороны от нее стояли могучие воины с обнаженными саблями, видно, стерегли важную персону.
— Ничего не понимаю. — Милодар снова обратил взор к подвешенному в саркофаге телу Коры за подсказкой. Брови Коры были нахмурены. Ее генетическая память была глубоко встревожена, на что указывали, и уже не первый день, приборы профессора Гродно. Но за последний час приборы буквально взбеленились. Их зашкаливало.
Взор камеры временного видения проник сквозь двери.
— О нет! — воскликнул Милодар. — Я этого не потерплю!
Глазам наблюдателей из будущего предстала чудовищная картина: Дороти Форест — отдаленный предок Коры Орват, надежда не только Земли, но и всей Галактики, была примотана тонкими шелковыми шнурами к столбу, поддерживавшему потолок устланной коврами каюты. Одежда ее была кое-где разорвана, глаза зажмурены от боли и унижения.
— Что случилось? — воскликнул Милодар. — Нет, вы мне ответьте, что случилось? — Он схватил профессора Гродно за воротник и стал трясти его, возможно, намереваясь задушить, но Пегги бросилась на выручку к профессору, которого намеревалась женить на себе, и принялась отрывать от него когти комиссара. Еще минута, и женить было бы некого.
— Ну и что ты придумала, негодная? — услышали драчуны незнакомый голос, и под влиянием его Милодар отпустил профессора и даже помог ему подняться, чтобы лучше видеть происходящее на экране.
Они увидели, что в каюту вошел узкоплечий молодой человек с небольшим горбом, который почти не искажал его фигуры, но как-то склонял ее в сторону. У молодого человека были длинные руки с голубоватыми пальцами, лицо его под зеленой повязкой, схватившей длинные черные волосы, было смуглым, оливковым, а спрятанные под тяжелыми веками глаза затенены длинными ресницами. В молодом человеке было нечто вкрадчивое, женское, что подчеркивалось изысканной одеждой — расшитым розами шелковым халатом, зелеными атласными шальварами, золотыми туфлями с высоко поднятыми носками.
Пальцы рук горбуна были усыпаны перстнями, особенно выдавался массивный золотой перстень с большим изумрудом на мизинце. Он держал в правой руке шелковый платок, который прижимал к носу, словно страдал насморком.
Молодой человек явно был здесь хозяином. За его спиной воины закрыли дверь.
— Готова ли ты стать моей возлюбленной, дорогая моя газель, отрада моих очей? — спросил молодой человек на старательном, ученическом английском языке с гортанным акцентом.
— Никогда! — ответила Дороти.
— Будь разумна, — сказал молодой человек, останавливаясь перед Дороти. — Тебя никто не спасет, никто не придет на помощь. Твоя госпожа и видеть тебя не хочет — ей лучше ты мертвая, чем свободная. Лучше покорись мне, награди меня своими ласками, полюби меня хоть на малую толику того, как я тебя обожаю! Ты будешь счастлива! Это говорю тебе я, Камар, величайший из величайших!
— У вас руки потные, — сказала Дороти, выждав паузу.
Камар закусил губы и ничего не ответил.
В этой тишине по другую сторону экрана комиссар Милодар произнес:
— Молодец, девчонка. Как жаль, что она давно жила, я бы ее завербовал!
— Она отняла у него инициативу, — сказала Пегги. — Это лучший ход для женщины в ее положении.
— Ты меня не оскорбила! — ответил наконец молодой человек.
— У вас плохо пахнет изо рта. И вообще я вас не люблю! У меня есть жених в Лондоне. Он штурман на большом корабле. От одного выстрела его пушек вы все пойдете ко дну.
— Ха-ха-ха! — картинно рассмеялся горбун. — Невесты штурманов не служат горничными при глупых английских миссис.
Справедливо, — заметила про себя Пегги, которая ревность к Коре порой переносила на Дороти.
— Я сделал все, что от меня зависело, — сказал тогда Камар. — Я старался уговорить тебя, я пытался соблазнить тебя, я был добрым и отзывчивым. Я мечтал, как мы с тобой будем жить в Оксфорде и гулять рука об руку по дорожкам тамошнего королевского парка. И все прахом! Ты оказалась неблагодарной и грубой девкой, и мне придется изменить отношение к тебе.
Камар хлопнул в ладоши, и оба мамелюка вошли в каюту.
— Есть два способа, как учил меня мой папа, достопочтимый ар-Рахман, — сообщил он. — Можно выпороть тебя так, что с тебя слезет кожа и ты поймешь, что значит не слушаться своего повелителя.
— Ты мне не повелитель. Мой повелитель — его величество король Англии! — гордо заявила Дороти.
— Есть договор о продаже невольницы Фатимы, — ответил Камар, — и давай не будем более препираться. Я собираюсь в Оксфорде выучиться на адвоката, и тогда мы будем спорить. А сейчас мне надо тебя переломить. Как говорит мой дедушка Гусейн Ас-Саббах: если кобылицу не объездишь с первой ночи, считай, что ты лишился лошади. Ну, ты сдаешься добровольно?
— Не сдавайся, — прошептал Милодар.
— В те времена все было проще, и, в конце концов, каждая женщина хочет выйти замуж. Что и предлагают вашей подопечной, — возразила Пегги.
— Что вы говорите! — схватился за голову Милодар. — Она же выполняет задание!
— Не совсем она, — сказала Пегги, но ее никто не слушал.
Пощелкивая у себя под ногами бичами, два мамелюка приближались к девушке. Дороти закрыла глаза.
— Ну нет! — засмеялся Камар, уловив страх девушки. — Зачем мне избитая наложница. Это была шутка.
По его знаку мамелюки нехотя засунули бичи за пояса.
— Привяжите эту тигрицу к дивану, только покрепче. Покрепче привязывайте к ножкам, я не хочу, чтобы меня исцарапали. Пусть она, беспомощная, лежит на спине…
Мамелюки отвязали Дороти от столба, и она пыталась сопротивляться, но видно было, как онемели ее опухшие руки от веревок, как она ослабла…
Один из мамелюков спросил что-то у Камара, и тот ответил по-английски:
— Нет, одежды с нее пока не срывайте. Я сам это сделаю, у меня есть нож. Нет ничего приятнее насилия под взглядом ненавидящих глаз…
Он отступил назад, с наслаждением глядя на то, как мамелюки привязывают распластанную Дороти к дивану.
— Нет! — воскликнул Милодар. — Я такого больше не выдержу. Я ее должен спасти.
— Вы благородный человек, — согласился профессор.
— При чем тут благородство! Операция под угрозой срыва!
И тогда Милодар схватил с вешалки белое полотенце, включил галактическую связь, рванул экстренный рубильник Земэнерго и закричал:
— Чрезвычайная ситуация по группе А! Моей голограмме необходимо три минуты в прошлом! Срочно!
Он скрестил руки на груди и шагнул на площадку трансформации.

Кир Булычёв

Редакция Даниила Алексеева

Зеркало Зла

Часть 6. Спастись, чтобы погибнуть

Глава 7. Джинн

Наконец Дороти была надежно прикреплена к дивану. Ее руки, вытянутые вверх и в стороны, были привязаны к двум витым ножкам в изголовье, а ноги примотаны за щиколотки к двум другим ножкам дивана.
— Ты грязная свинья! — прошипела Дороти, и после некоторого колебания обиженный Камар заткнул ей рот своим шелковым платком, который он держал у все еще кровоточащего носа.
Затем он вытащил из-за пояса небольшой, с загнутым концом кинжальчик и, громко засопев от предвкушения, полоснул им по платью Дороти так, что ни капли крови не показалось на ее груди, но ткань разделилась пополам, обнажив бюст девушки.
Дороти глядела на Камара с ненавистью и ужасом. Казалось, что глаза ее стали вдвое больше.
Куда же делся будущий студент Оксфорда, адвокат, представитель цивилизованного поколения оманских судовладельцев?
Пегги и профессору Гродно было очевидно, что он скоро добьется своей грязной цели! Где же комиссар Милодар?
Но вдруг сзади послышался странный шум, будто кто-то, сидящий в медном кувшине, стучался, просился выйти.
От неожиданности Камар, который не отличался отвагой, выпрямился.
Оба мамелюка, которые лишь отступили к дверям, но не покинули каюты, чтобы не оставлять своего хозяина перед лицом возможной опасности, также обратили свои взгляды к большому медному кувшину, что стоял на низком столике в углу.
Вдруг из узкого высокого горла кувшина поднялся столб дыма, ударился о потолок и расплылся грибом.
Шум внутри кувшина все усиливался. Камар побледнел.
И вот, все вырастая и вырастая, из кувшина стал подниматься человек с резкими чертами лица, острым крупным носом и головой, обмотанной белой чалмой.
Он становился все больше и больше, впрочем, истинные его размеры никто из присутствующих не смог осознать, потому что мамелюки уже поняли, кто к ним пожаловал, и рухнули ничком на пол, уткнув носы в ковер, а Камару стало дурно, и он мелкими шажками отбежал в угол, не смея притом оторвать взгляда от джинна. Ударившись задом о кальян, он от неожиданности сел на пол…
— О, ничтожный горбун, исчадие породившей тебя грязной плоти! — возопил по-английски джинн. — Твое счастье, что я успел на помощь несчастной жертве твоего разврата до того, как ты сделал свое черное дело, и потому ты останешься жив… конечно, если будешь вести себя достойно.
— Кто ты? — прошептал Камар, которого удивило знание джинном английского языка настолько, что он смог преодолеть любопытством ужас.
— Я джинн Британских островов, — согласилась просветить его голограмма Милодара с повязанным на голове полотенцем из лаборатории. — И я куда более могуч, чем все джинны Аравии вместе взятые… Хотя, впрочем, мы не портим отношений. А ты обречен. Если будешь спорить со мной, то смерть твоя будет ужасна! Я тебя отправлю замерзать в Антарктиду!
— Ой! — взвыл Камар, который не знал, где находится страшная Антарктида, а Милодар, конечно же, забыл, что в то время она еще не была открыта.
— Сейчас же развяжи несчастную девушку.
— Сейчас… — Трясущимися руками Камар стал развязывать руки Дороти. Он не догадался позвать на помощь мамелюков и потому долго возился с узлами.
— Эй! — обратился к мамелюкам Милодар. — Помогли бы господину.
Но, во-первых, мамелюки не знали английского языка, а во-вторых, они уже давно выползли из каюты и умчались к господину Ар-Рахману, чтобы, трепеща от пережитого страха, поведать ему, в какую передрягу угодил его сын.
Наконец Камару удалось распутать руки Дороти, и она сама, вытащив изо рта кляп, села на диван и непослушными отекшими пальцами принялась отвязывать ноги.
— Слушаешь ли ты меня, ничтожный Камар? — спросила голограмма Милодара по возможности грозным голосом.
— О да, английский джинн! — ответил Камар.
— Если ты только посмеешь когда-нибудь дотронуться пальцем до Дороти Форест, которая находится под моим особым покровительством, у тебя отсохнет твоя паршивая рука. Чтобы остаться живым, ты должен будешь покорно отправить девушку на берег в Рангуне так, словно она настоящая принцесса. Ты понял?
— Понял.
— Ну и хорошо, — с облегчением заявил Милодар, довольный тем, что ему удалось спасти Дороти, которая также была испугана, но в ее положении ей не из чего было выбирать, и она предпочла иметь дело с джинном, чем со сладострастным Камаром.
Затем Милодар обернулся к Дороти и сказал:
— Мое время истекает. Тебе же предстоит найти Зеркало Зла в чаще Лигона. Зеркало Зла… Прощай, я не могу более с тобой находиться…
— Постойте! — закричала девушка вслед Милодару, который уже втягивался обратно в медный кувшин. — Не спешите! Я ничего не понимаю.
На самом деле Дороти звала джинна вернуться, потому что боялась остаться без его защиты. Она была человеком своего времени, верила, разумеется, в чудеса, в ведьм и чертей, вполне допускала существование джиннов, только не дома, в Англии, а на Востоке. Слышала о них в сказках… Английский джинн — это была нелепица, и поверить в него даже ей было нелегко. Но, кем бы ни был этот волшебник, лучше иметь его под боком, потому что тот же Камар может и забыть об обещании, вытянутом из него под угрозой.
Но джинн исчез в кувшине, Камар несмело поднялся с ковра и остался стоять в нерешительности, со страхом поглядывая на Дороти.
И тут в дверь ворвался уважаемый Ар-Рахман.
Дело в том, что Ар-Рахман лишь производил впечатление человека пузатого, узкоплечего и немощного. На самом деле не исключено, что в предыдущем рождении этот человек был тигром или даже удавом, так он умел расправляться с конкурентами и врагами. В голове вместо мозгов у Рахмана находилась дьявольская счетная машинка, он мог превратить в золото все, чего касались его темные руки. И у Рахмана была лишь одна слабость в жизни — горбатый сын Камар, которому он должен был отдать все свои богатства и которого он мечтал видеть рядом с собой у штурвала. Пока что Камар оправдывал надежды отца. Он отличался упорством и усидчивостью, он выучил язык неверных, чтобы уехать в город Лондон. Ну что ж, думал Рахман, мы его сделаем князем в Англии, раз у нас есть золото.
Когда же три минуты назад в каюту хозяина ворвались перепуганные мамелюки и, трясясь от ужаса, стали рассказывать о том, что на Камара напал английский джинн, выползший из кувшина, уважаемый Ар-Рахман не затрясся сам, а схватил со столика два заряженных пистолета и кинулся прочь из каюты, крикнув мамелюкам:
— Трусливые ублюдки, да гореть вам в аду!
Еще через минуту он ворвался в каюту Камара и застал там странную и совсем неожиданную сцену.
Его сын стоял в одном конце каюты, прижав к груди трясущиеся руки, а на диване в другом конце каюты сидела подаренная Камару отцом английская невольница, из-за которой приходится плыть в этот проклятый Рангун. С ее ног и рук свисали веревки, которыми она была недавно связана.
— Что? Что здесь было? — тонким голосом закричал хозяин баггалы.
Срывающимся голосом Камар рассказал ему, показывая на медный кувшин, как из него вылез английский джинн и как он заставил Камара отказаться от невесты.
— Здесь? — спросил Ар-Рахман, подходя к кувшину. — Отсюда он вылез? А ну, вылезай снова, и мы с тобой померимся силой!
Не надо думать, что Ар-Рахман всегда был таким отважным. Наоборот, как и любой удачливый торговец, он был удачлив и отважен в замыслах, хитростях и планах, но, конечно же, он не любил драться на кулаках.
…Из кувшина никто не вылез.
Тогда обезумевший от пережитого страха за свое любимое чадо отец сунул дуло одного из пистолетов в горло кувшина и выстрелил. От выстрела кувшин упал на пол и покатился, а пистолет отдало так, что Рахман выронил его из руки.
— Ну, где твой джинн, ведьма? — закричал Рахман, тряся рукой.
— У него дела в Англии, господин, — вежливо ответила Дороти.
Следует упомянуть, что разговор этот происходил один на один. От страха и волнения обе стороны отлично понимали друг друга без переводчика, который все еще дрожал в углу.
— Так вот, — сказал Рахман, схватил с пола кувшин и подошел к окну в корме баггалы. — Уплывай-ка в свою Англию. Чтобы мы тебя здесь больше не видели!
Ар-Рахман широким жестом выкинул кувшин в океан. Только птица-мать, уводящая от гнезда страшного хищника, могла бы сравниться в отваге с купцом Ар-Рахманом, который, надо сказать, ни секунды не сомневался, что в этом кувшине скрывается или недавно скрывался иноземный джинн.
Блеснув под первыми лучами рассвета, кувшин ухнул в темное море.
Рахман опустил руки и сказал усталым голосом:
— Делай с ней, что хочешь, сынок.
— Нет! — закричал Камар. — Нет, отец! Я не дотронусь до нее никогда! Она ведьма! Джинн сказал, что у меня отсохнут руки, если я дотронусь до нее. Мне она отвратительна.
— Да, — вздохнул Рахман, — ты не смел, мой сын. Но дело твое. Тогда мы продадим ее в Омане на невольничьем рынке. Такие кошки там высоко ценятся. Ты слышишь?
Осмелев, он подошел к Дороти и сунул ей под подбородок дуло пистолета так, что она была вынуждена поднять голову.
— Ты будешь проклинать тот час, когда посмела обидеть моего сына!
— Отец, отойди, она же ведьма! — закричал Камар.
— Не бойся, я ее руками не трогаю. — Он тоже не хотел рисковать более, чем было разумно.
— Ее никто не должен трогать, — повторил Камар.
Дороти же, ненавидя старого купца за то, что он тычет ей в лицо дулом пистолета, улучила момент и рванулась в сторону. Рахман от неожиданности спустил курок, раздался громкий выстрел, и круглая пуля вонзилась в стену.
Дороти отскочила от него. Она и в самом деле была похожа на пантеру.
— Ну, что, стреляйте! — закричала она.
— Зачем же я буду стрелять в собственные деньги, — засмеялся Рахман, который быстро пришел в себя.
Он призвал мамелюков, но других, посмелее, тех, кто покинул его сына, ждали плети.
Мамелюки взяли Дороти под стражу, а матросы за час соорудили клетку из бамбуковых стволов с решетчатым полом и потолком. Клетка была кубиком, в который втиснули Дороти. Она была так мала, что Дороти могла лишь сидеть в ней, прижав к себе коленки. Затем клетку привязали к канатам и подняли на рею.
Рассвело. Солнце показалось над горизонтом. Дороти качалась в клетке высоко над головами людей, которые стояли на палубе, задрав головы.
— До Рангуна она повисит так, — сказал Рахман. — Ахмат, ты будешь кидать ей лепешку и поливать водой. Пускай придет в себя. Но не касаться ее. Она — ведьма.
И он гордо ушел с палубы, оставшись в глазах подданных победителем джиннов.
За ним поспешил его сын, который не хотел больше смотреть на свою возлюбленную.
Остальные члены команды выходили глазеть на то, как в клетке высоко над головами качается английская ведьма. Все уже знали, что она — ведьма и ее защищает английский джинн, которого победил хозяин. Застрелил из пистолета и выкинул в море. Честное слово, многие видели!
Над Дороти смеялись, дразнили ее, но издали. И самое странное — Дороти легла, свернулась калачиком и мирно заснула.
Когда солнце поднялось высоко, из своей каюты вышла миссис Уиттли.
Она подошла к борту и стала вглядываться вперед, надеясь увидеть землю. Дороти еще спала и не видела ее. Но, подняв случайно взгляд, Регина не сразу сообразила, что же видит, ведь платье Дороти было располовинено, волосы спутаны, и издали она была похожа на обезьяну.
Регина прошла на корму, где, стоя у штурвала, разговаривали господин Рахман и его сын.
— Кто там висит? — спросила она. — В клетке. Я раньше этого не видела.
Рахман, когда Камар перевел ему вопрос, ответил без смущения:
— Дикая обезьяна. Я ее купил недавно. Будьте осторожны, она кусается.
Камар послушно перевел слова отца, но он смотрел на Регину так, что она вдруг догадалась, кто заточен в клетке. Она открыла было рот, чтобы потребовать отчета, возмутиться… и ничего не спросила. Потому что господин Рахман международно понятным жестом приложил палец к губам. И потрясенная Регина ушла к себе в каюту. Ей стало страшно, а вдруг кто-то в Рангуне узнает, что она сделала с горничной… Камар зашел к ней в каюту через час и сказал от двери:
— Госпожа Уиттли может не беспокоиться. Никто не увидит недостойную ведьму. Она повисит там до Рангуна, а если останется жива, то ее спрячут в трюме до Омана. Спите спокойно, госпожа Уиттли. Мой отец никому ничего не скажет…
Регина против своей воли выдавила из себя:
— Спасибо. Но я надеюсь, что наш договор остался в силе?
Камар усмехнулся. Ему показалось забавным, что госпожа благодарит его за намерение дурно обращаться с соплеменницей. И прежде чем уйти, Камар спросил со всей присущей ему учтивостью:
— А в вашей стране есть джинны?
— Что за чепуха! — воскликнула Регина. Но Камара этим отрицанием она не разубедила…
А комиссар Милодар, вернувшийся из недолгого визита в 1799 год, сказал профессору Гродно:
— Надеюсь, что теперь они будут обращаться с ней, как с наследной принцессой. Вы бы видели, как они падали в ноги моей голограмме.

Кир Булычёв

Редакция Даниила Алексеева

Зеркало Зла

Часть 7. Лигонская принцесса

Глава 1. Пленница для гарантии

Баггала достопочтимого Ар-Рахмана вошла в устье реки Рангун во второй половине дня в воскресенье. Капитан баггалы хотел кинуть якорь до темноты, потому что в своем устье река Рангун — часть дельты великой реки Иравади — не только подвержена приливам и отливам, но течет по такой плоской местности и несет с собой столько ила, что фарватер ее постоянно меняется. Хоть баггала заходила сюда раньше, у Сириама пришлось подождать бирманского лоцмана — лодки местных лоцманов дежурили там, чтобы проводить по предательскому фарватеру торговые суда.
Дороти наблюдала за всеми этими событиями с большой высоты. Ей страшно хотелось пить — начинался третий день ее плена в бамбуковой клетке, подвешенной высоко к рее. Дороти не кричала, не жаловалась и не звала на помощь. Она терпела. Она надеялась, что ее не убьют, а когда накажут достаточно, то отпустят вниз. Но, видно, молодой купец был обижен ею и в самом деле считал ее ведьмой.
У Дороти было время подумать, что же за мужчина в белой чалме прятался в кувшине, который потом выкинул за борт Ар-Рахман. И правда ли, что старый купец убил этого джинна из пистолета? Наверное, убил — попробуй остаться живым внутри медного кувшина. Да тебя порохом сожжет! И все же джинн хотел помочь ей, и лицо его было знакомо. Не встречала ли она его в Лондоне?
Воду ей давали лишь два раза в сутки — матрос забирался на рею с кувшином, поливая сверху на Дороти, дразня ее, но потом показывал ей знаком, что она может запрокинуть голову и открыть рот. Дороти подчинялась, и матрос лил ей в рот столько воды, сколько считал нужным.
Потом просовывал сквозь бамбуковые палки лепешку. Так происходило два раза в сутки.
Рея медленно поворачивалась в зависимости от направления ветра, и когда Дороти повисала над морем, она могла облегчить себя — иначе приходилось терпеть. Когда до земли стало близко, появилось много чаек, они стаей неслись за кораблем, подбирали объедки, которые падали в воду, и казалось, что за баггалой несется крикливое облако.
В ожидании земли все, кто мог, высыпали на палубу. Глядя сверху, Дороти обнаружила, что в недрах корабля таились сотни людей — наверно, не только матросов и пушкарей. Дороти подумала, что баггала везет и пассажиров, может, даже паломников к мусульманским святым местам. Хотя, честно говоря, Дороти не была уверена, в каких странах на Востоке люди исповедуют эту дикую религию.
Люди на палубе то и дело задирали любопытные головы, чтобы поглядеть на дикую язычницу, которую пришлось подвесить к мачте, потому что она кинулась, одержимая бесами, на хозяйского сына Камара. Очень страшное сумасшедшее чудовище… Не дай Аллах, если вырвется из клетки! Среди этих людей она не видела своих товарищей по путешествию — английских матросов. И понимала, что их Рахман посадил в трюм — зачем им с миссис Уиттли лишние свидетели? Только бы их не убили. Впрочем, Дороти рассчитывала на жадность арабских купцов, которым выгоднее продать человека, чем убить.
В этом описании рассуждений и чувств Дороти таится неточность. Так разумно и спокойно размышлять в клетке, что качается над морем и палубой (того гляди, сорвется, и ты разобьешься), в которой все время мутит, как мутит любого человека, которого раскачивают, как мячик на веревочке, было невозможно.
Но все же человек привыкает почти ко всему, и кое-как Дороти думала. И трудилась.
А трудилась она над тем, что, изломав ногти, волокно за волокном распутывала узлы джутовых веревок, которыми были скреплены бамбуковые колья, чтобы в случае возможности можно было раздвинуть их и выбраться из клетки. Ведь, в конце концов, ее должны же отпустить на палубу — вряд ли она будет долго болтаться тут на виду у всего бирманского города.
Но она ошибалась, потому что Ар-Рахман использовал дикое существо в клетке как способ давления на миссис Уиттли. Впрочем, он не спешил показывать свою козырную карту, понимая, что обстоятельства благоприятствуют его замыслу.
Когда показался берег — низкий, как бы полоска, проведенная свинцовым карандашом между желтым, илистым у дельты морем и серым от тонкого слоя облаков и в то же время раскаленным небом, миссис Уиттли вышла на палубу и подошла к борту, с облегчением разглядывая цель путешествия. Конечно же, она была взволнована, и, хотя по всем законам моря никто не мог обогнать ее на пути в Рангун, опасения неблагоприятного чуда ее не оставляли.
Стоя у борта и репетируя первые слова встречи с мужем, Регина заметила, что отступившие на почтительное отдаление от нее арабские моряки время от времени кидают взоры вверх и потом переводят их на английскую леди. Проследив за направлением взглядов, Регина обнаружила, что почти над ней, на большой высоте, выше верхушки мачты, так как рея косого паруса поднималась к самым облакам, привязан какой-то ящик.
Так как сначала Регина увидела дно клетки, то она не поняла, что это такое. Но вокруг раздались перешептывания и смешки, из-за спин что-то крикнули, и многие засмеялись. Тогда миссис Уиттли сообразила, что нечто, висящее в небе, имеет к ней отношение.
Она пошла вдоль палубы к корме, ко входу в свою каюту, чтобы рассмотреть висящую вещь под углом, и наконец увидела, что это клетка, а в клетке сидит человек. То, что этим человеком может быть Дороти, ей в голову не пришло. Но смущение и темные подозрения она не смогла изгнать. Вновь и вновь она поднимала голову и наконец случайно даже встретилась взглядом с существом, заключенным в клетку. На таком расстоянии, конечно же, даже глаз существа было не разглядеть, но ведь мы чувствуем чужой взгляд! Помимо зрения у нас для этого имеются иные чувства.
Регина не только угадала, что существо в клетке, такое неразличимое, что даже непонятно было, животное это или человек, смотрит на нее, но и ощутила во взгляде враждебность.
Одержимая желанием разгадать тайну существа в клетке, Регина поднялась по трапу на корму, где находился штурвал. Возле рулевого стоял господин Ар-Рахман, державший у глаза подзорную трубу, направив ее в сторону приближающегося берега. Между ним и штурвалом стоял бирманский лоцман, одежда которого состояла лишь из куска ткани, обернутого вокруг чресел, и конической плетеной шляпы. Конечно, Регина не знала, что видит лоцмана, и не понимала слов, которые тот изредка кидал двум рулевым, поворачивавшим большой штурвал. Ее больше интересовала подзорная труба, которую держал в руке Ар-Рахман.
Поздоровавшись, Регина спросила:
— Скоро ли мы будем в Рангуне?
Стоявший рядом с отцом Камар перевел вопрос и ответ:
— Сейчас мы входим в дельту. Видите, какие низкие здесь берега?
Он указал в сторону, и Регина увидела, что справа от корабля показалась желтая глинистая коса, почти неотличимая от жидкой грязи, которую представляла собой вода.
— И сколько нам еще плыть?
— Часа два, не менее.
— А что такое там? — спросила Регина, показывая на далекую клетку.
— Где? В клетке? Разве вы не узнали свою служанку, которую продали нам? — прозвучал ответ.
— Что? Это Дороти? Да вы с ума сошли! Немедленно прекратите! — В этом гневном возгласе прозвучало все душевное смятение Регины, которая, не будучи монстром, конечно же, раскаивалась, что была принуждена обстоятельствами так жестоко обойтись с нужной и неплохой вещью, как будто разбить вдребезги самую удобную чашку. Правда, для утешения ей приходилось заставлять себя вспомнить, какой непослушной, неопрятной и нечистой на руку была ее служанка, посмевшая в тяжелый момент жизни Регины украсть у нее любимое платье. Но подобные внутренние разоблачения, не оформившись, угасали и не приносили удовлетворения.
— Вы подсунули нам, — сообщил через переводчика Ар-Рахман, не скрывая издевки в черных масляных глазах, — ненормальную преступницу, которая чуть было не убила моего сына Камара. Любую иную мерзавку мы бы давно утопили, но лишь из уважения к вам мы решили оставить ее в живых.
— Ну и оставили бы ее в живых в трюме! — крикнула Регина.
Дороти услышала ее крик, даже разобрала слова, потому что на палубе, где десятки людей, напрягая слух, старались понять, что происходит у штурвала, наступила глубокая тишина.
— У нас нет обычая заточать людей в трюм, — сообщил хозяин баггалы. — Мы даем возможность наказанному дышать воздухом. О нет, мы не жестокие люди!
— Он пытался изнасиловать ее? — спросила Регина, совсем позабыв, что в качестве переводчика в беседе выступает именно насильник.
Камар послушно перевел вопрос, но затем добавил нечто от себя, причем его фраза была длинной, и голос все повышался, пока он ее произносил, и кончил Камар на вопле, схожем с женским стенанием. И потому перевести ответ невозмутимого Ар-Рахмана ему удалось не сразу. А Регина крутила головой, переводя взгляд с сына на отца, и не сразу догадалась, что имеет не одного, а двух оппонентов.
— Вы продали нам свою горничную, свою рабыню, вы получили за нее то, чего хотели. — Камар показал рукой на приближающийся берег. — Вы вскоре встретитесь со своим любимым супругом. Я же испытал горькое разочарование, потому что человек, — рука указала на клетку, — женщина, которую я хотел осчастливить, оказалась дикой кошкой, неблагодарной собакой, которую я лично продам в публичный дом в Омане, чтобы она скорее подохла от дурной болезни, ублажая матросов и грузчиков!
Глаза Камара сверкали справедливым гневом, и миссис Уиттли вдруг испугалась. Пальцы ее непроизвольно сложились в кулачки и поднялись к груди. Ар-Рахман уловил жест и выражение испуганных глаз большой полногрудой птицы и сказал не без коварства, а Камар, добавив к коварству сарказм, перевел:
— И не следует, уважаемая госпожа Регина, преувеличивать значение этого эпизода. Что прошло, то прошло. Учтите, что вы сами еще не воссоединились со своим супругом. И от нашей доброй воли зависит, насколько быстро это свершится. Вы тоже можете закончить свой путь в публичном доме Омана. Хотя, конечно же, вы понимаете, что это — лишь шутка.
— Шутка… — упавшим голосом повторила Регина.
— И это все останется шуткой, если ваш муж выполнит обязательства по векселю. Именно поэтому клетка с вашей рабыней, которую вы так легкомысленно продали мне, совсем забыв, что англичане, в отличие от нас, диких и отсталых арабов, не признают рабства, будет висеть на рее грот-мачты баггалы. И если выплата будет задержана, я, может быть, отвезу вашу служанку не в Оман, а в Калькутту, к губернатору.
Регина уже не понимала, что говорил Ар-Рахман, а какие угрозы принадлежали горбуну. Потому что Ар-Рахман продолжал улыбаться, а горбун говорил, охваченный гневом, он был бледен и даже покачивался, будто готовился упасть в обморок. Его голубые губы стали ниточкой, глаза исчезли под веками, голос звучал хрипло. Да, в общем, и не так важно было, чьи слова она слышит — эта семейка была заодно. Они выбьют из Джулиана деньги. Они своего не упустят… Если бы не этот проклятый Сюркуф! Ну она добьется, что и его посадят в такую же клетку! Ах, при чем тут Сюркуф!
Униженная и оскорбленная, миссис Уиттли, не прощаясь, побежала прочь и под взглядами наглых матросов спустилась по трапу к своей каюте. Нырнула в нее и хлопнула дверью. Вслед ей полетели смешки и даже оскорбления арабов. Ар-Рахман не стал их останавливать, а повернулся к лоцману и принялся задавать ему вопросы о том, какие корабли стоят в Рангуне, кто сейчас пребывает в должности мьозы — то есть королевского губернатора, благоденствуют ли в порту арабские торговые дома, что делают англичане. Шел обычный разговор, который ведет владелец корабля, входя в чужой порт. Лоцман отвечал охотно, потому что знал, что от его ответов зависит и размер вознаграждения.
О Дороти и Регине арабы более не говорили, словно не считая их достойными того, чтобы тратить время.

Кир Булычёв

Редакция Даниила Алексеева

Зеркало Зла

Часть 7. Лигонская принцесса

Глава 2. Прибытие в Рангун

Прошло еще три часа, прежде чем берега реки Рангун, в которую вошла баггала, поднялись настолько, что на них появилась трава, а потом и кустарники. Затем миновали прибрежную крепость — квадрат вытоптанного пыльного плаца с несколькими хижинами на высоких сваях, обнесенный земляным валом и тыном. В разрывах тына стояли пушки. Возле них толпились солдаты, всматриваясь вдаль, чтобы получше разглядеть входящий корабль. Но так как корабль был хоть и большой, но мирной арабской баггалой, канониры успокоились, и один из них даже помахал вслед гостям.
Первой увидела Рангун Дороти. Солнце еще пекло, и ей страшно хотелось пить, но о ней забыли в суматохе подготовки корабля ко входу в порт. Жажда не мешала Дороти вглядываться вперед, и она увидела, как баггала оказалась на месте слияния двух потоков. На правом берегу большего потока находился город, окруженный пальмами, из которых поднимался золотой конус какого-то строения. Налево — а в ту сторону и повернуло судно — виднелся другой город, больше, чем увиденный первым. Он тянулся, сколько хватало глаз, по левому дальнему берегу, и, постепенно поднимаясь, дома терялись в зелени. Как бы не добежавший до реки пологий холм замыкал картину. Может, он был бы не столь заметен, если бы не гигантское сооружение, венчающее его, — золотой конус с небольшим зонтом сверху, высотой, наверное, не меньше, чем сам лондонский Тауэр.
Чем ближе баггала подходила к городу, который, очевидно, был Рангуном, тем самым городом, откуда когда-то уплыла в Англию мама Дороти, тем оживленнее становилась река. По всем направлениям ползли лодки и баржи с высокими загнутыми носами и кормой. Посреди реки стояли на якорях большие корабли, тогда как места у длинных деревянных причалов, за которыми, как и в каждом большом порту, тянулись низкие строения складов, были заняты баржами и речными суднами, обладавшими небольшой осадкой. Чуть дальше Дороти разглядела возле реки перед высоким бревенчатым забором нескольких человек в европейской одежде — к счастью, воздух был чист, и Дороти с ее острым зрением могла различить их на расстоянии с полмили. Человечки у забора смотрели в сторону баггалы.
Конечно, из своей клетки Дороти не могла разглядеть, что это были за люди. Да и если бы разглядела, все равно бы не узнала, но центром этой группы людей был мистер Джулиан Уиттли, нетерпеливый супруг Регины, который уже несколько дней как выходил на берег встречать приходящие из Бенгальского залива суда в ожидании «Глории» и «Дредноута», с прибытием которых он ожидал не только воссоединения своего семейства, но и воплощения в жизнь своей мечты — приобретения для Ост-Индской компании и для себя новой колонии.
На этот раз мистер Джулиан Уиттли разглядел, что в порт вошла большая арабская джау, вернее всего, из Омана, что не представляло для него интереса. И, опустив подзорную трубу, мистер Уиттли собирался было вернуться под защиту стен фактории и в тень веранды, опоясывающей ее главное здание, как его заместитель лейтенант Стюарт, принадлежавший к славному, но многочисленному шотландскому клану, попросил:
— Сэр, не позволите ли вы мне воспользоваться вашей подзорной трубой, свою я оставил, к сожалению, в фактории.
— Что вас заинтересовало, друг мой? — спросил фактор.
В отличие от широкоплечего зеленоглазого лейтенанта, покрытого рыжими волосами с ног до головы, Джулиан был обтекаем, сутул, мягок и потлив. Он пропускал сквозь себя по десять пинт жидкости в день, чтобы как-то возместить потери в ней, но тем не менее постоянно мучился жаждой.
— Я удивлен, — сказал лейтенант, поднося к глазу подзорную трубу и вглядываясь в темный предмет, прикрепленный к рее грот-мачты баггалы, — кажется, это клетка, и в ней какое-то животное. Я думаю, что они где-то поймали большую дикую обезьяну, которую опасно держать на палубе и губительно — в трюме. Вот ее и подвесили к мачте.
Заинтересовавшись зрелищем, англичане стали передавать друг другу подзорную трубу, и счетовод Бруклин даже заявил, что угадывает в обезьяне злобного орангутанга, который водится в Нидерландской Индии и рыж, словно лейтенант Стюарт.
Отсмеявшись, англичане отправились на веранду, где их ждали прохладительные напитки и ранний ужин. Здесь, на экваторе, темнота наступала в одно время весь год, и потому, чтобы не ужинать при свечах или лампах, привлекая множество насекомых, старшие служащие фактории старались откушать, пока не отгорел закат…

Кир Булычёв

Редакция Даниила Алексеева

Зеркало Зла

Часть 7. Лигонская принцесса

Глава 3. Регина на заветном берегу

Баггала бросила якорь напротив складов, чуть в стороне от фактории.
День кончался. Солнце уже клонилось к земле, и тени стали длинными. Взбешенная подлостью Ар-Рахмана и его сына, миссис Уиттли потребовала, чтобы ее тут же отправили на берег. Ар-Рахман не возражал против этого. Тогда миссис Уиттли потребовала, чтобы купец тут же снял с мачты и спрятал в трюме клетку с Дороти. Но тут Ар-Рахман в эмоциональном переводе его сына ответил, что и не подумает снимать Дороти с мачты до тех пор, пока не встретится с мистером Уиттли и не получит обговоренного вознаграждения. Дороти на мачте — его обеспечение, ибо он не может верить неверной английской женщине, тем более настолько подлой, что она продает своих соотечественников в рабство.
— Что же вы раньше не говорили, что вы — противник рабства? — искренне удивилась Регина, обиженная за такой поворот во взглядах купца. — Вы же сами предложили мне продать… моих людей.
— Почему бы и нет? — произнесли переводческие уста Камара. — Мы хотели проверить вас. И увидели лишь бездну подлости. Так можем ли мы и дальше вам верить?
— Можете! — искренне воскликнула Регина.
А купец Ар-Рахман отрицательно покачал головой, сложив руки на выдающемся вперед животе.
— Но это бесчеловечно и жестоко — держать на мачте живого человека, — обратилась Регина к последнему аргументу — к милосердию.
— Многое зависит теперь только от вас, госпожа Уиттли. Чем скорее ваш муж привезет деньги, тем скорее закончатся мучения вашей рабыни.
— Она не рабыня!
— Мы тоже так думали…
Даже Регина поняла, что разговор грозит пойти по кругу, и стала быстро собирать свой сундучок, облегченный на коробку с драгоценностями. Пока она собиралась, арабы спустили с баггалы шлюпку и словно забыли о миссис Уиттли. Никто не вышел попрощаться с ней, никто не заметил ее отплытия. Купец и его сын были заняты, потому что к баггале подвалила большая лодка с позолоченным носом, изображающим голову птицы, и резной деревянной надстройкой на палубе. Из этой лодки вылез толстый бирманец в переливающейся шелковой юбке и белой куртке с шариками золотых пуговиц. Регина догадалась, что это — портовый чиновник. И в самом деле, это был начальник рангунской таможни, который приехал проверить груз, получить деньги в казну и мзду себе, ничтожному.
Шлюпка, которую выделили для Регины, была маленькой и текла. Два гребца еле шевелили веслами, и Регина хотела, чтобы кто-то из них вычерпал поступающую воду, но, когда она, подобрав ноги, показала на деревянный черпак, плавающий в прибывающей воде, один из гребцов наклонился, вытащил черпак и кинул его так, что он плюхнулся на колени Регины. Намек был очевиден, и Регина хотела было объяснить этим обезьянам, что она сделает с черпаком, прежде чем выкинет его за борт, но потом почему-то передумала и принялась вычерпывать воду. Вследствие ее отчаянной работы лодка не успела затонуть, прежде чем добралась до берега.
Лодка ткнулась носом в глиняный скат берега неподалеку от английской фактории. Гребцы не стали вытаскивать Регину и даже ничем не помогли ей. Регине пришлось карабкаться на берег на четвереньках, толкая перед собой сундучок, и когда она вылезла на ровное место, то была вся измазана рыжей грязью. Она подобрала сундучок и сверху на добром английском языке объяснила ухмыляющимся матросам, что она с ними сделает, когда до них дойдут руки. И она была столь зла, что бедным матросам показалось вдруг, что эта белая женщина сейчас заклюет их до смерти. Они оттолкнулись веслами от берега и быстро поплыли обратно к баггале.
Погрозив лодке вслед кулаком, несчастная миссис Уиттли побрела к тыну фактории, составленному из толстых тиковых бревен, заостренных на семифутовой высоте, — потребовались бы боевые слоны, чтобы справиться с таким забором.
К сожалению, ворота были закрыты, хотя было не только светло, но даже солнце еще не село.
Регина остановилась перед воротами.
Затем обернулась. Баггала, которая спустила паруса, казалась небольшой, зато на рее четко вырисовывалась клетка, и Регине показалось, что внутри нее она узнает Дороти.
Регина не знала, что Дороти с ее верхней позиции не только угадывала Регину, но и наблюдала за ней неотрывно с того момента, как лодка отвалила от баггалы. И хоть Регина удалялась, уменьшалась, Дороти видела ее как на ладони и, даже несмотря на жажду и сосущий под ложечкой голод, не могла не смеяться, глядя, как ее бывшая хозяйка вычерпывает воду, взбирается на глинистый обрывчик и бредет к запертым воротам фактории.
Вот она стоит перед воротами и, поставив сундучок в пыль, старается привести в порядок космы. Наконец, отчаявшись, заносит кулак, чтобы ударить в ворота, но замирает.
Затем оборачивается и долго смотрит на баггалу, прикрыв глаза от света козырьком ладони. Она смотрит на Дороти. Как жаль, что я не могу помахать ей в ответ, пожалела Дороти. Она бы еще больше испугалась.
Наконец Регина снова повернулась к воротам и принялась молотить в них кулачком. Через какое-то время в воротах открылось окошко. А еще через минуту распахнулась калитка и впустила Регину внутрь.

Кир Булычёв

Редакция Даниила Алексеева

Зеркало Зла

Часть 7. Лигонская принцесса

Глава 4. Бегство

Вечером в большой лодке на берег отправились хозяева баггалы — наверное, в гости к своим единоверцам. К бортам судна присосались плоскодонки, которые привезли с берега свежие фрукты и мясо, — бойкая торговля шла до темноты. Дороти думала, что она до благословенной темноты не доживет. Она даже пыталась грызть бамбуковые колья, надеясь, что в них сохранилась какая-то влага. Но тщетно. Она считала до тысячи, до десяти тысяч, потом еще раз до десяти… а темнота не наступала.
На синем небе зажглись звезды, и, подражая им, загорелись цепочки огней вдоль реки, на берегу и на лодках, пришвартованных к причалам. Издалека доносилась странная, рваная, но знакомая музыка, порой мимо проплывали лодки, и слышно было, как шлепают по воде весла, и льется с лопастей вода, мелодично перекликались бирманцы — у них был певучий язык, словно они говорили не о делах, а пели о любви. Но небо на западе, где опустилось солнце, оставалось разноцветным, светлым, а от этого и река еще была освещена остатками дня.
К счастью Дороти, от долгого ожидания и от жажды она забылась, и когда открыла глаза, то звезды были куда ярче, небо чернее, огоньки на берегу многочисленнее, и внизу, на палубе баггалы, тоже перемигивались огоньки фонарей.
Конечно, можно было бы ждать ночи, когда все уснут, но Дороти поняла, что должна рискнуть: еще немного — и она умрет от жажды или так ослабнет, что у нее не останется сил доплыть до берега.
Дороти осторожно вытащила из нижних гнезд заранее отвязанные бамбуковые колья — трех кольев было достаточно, чтобы пролезть наружу. Один из таких кольев чуть было не вырвался из руки и не упал на палубу…
Дороти осторожно раздвинула колья и выглянула.
О ужас! Оказывается, пока она дремала, рея изменила положение, и теперь клетка свисала как раз над палубой, то есть прыгнуть вниз было нельзя, а она так рассчитывала нырнуть, выбравшись из клетки, — в реке ее трудно было бы найти и поймать.
На палубе, ближе к баку, разговаривали три матроса. Теперь придется ждать, пока они уйдут. Впрочем, задача спуститься на палубу была почти невыполнимой — следовало вылезти сквозь щель в стенке клетки, перебраться на ее крышу, оттуда вскарабкаться по веревке на рею, и лишь потом можно было бы сползти по рее к мачте… Для девушки, хоть сильной и ловкой, задача была почти непосильной.
Отчаяние все более окутывало Дороти по мере того, как опускалась ночь. Дороти уже поняла, что до мачты ей не добраться.
Но и оставаться также на месте было невыносимо. Завтра мистер Уиттли заплатит по векселю, и тогда Дороти кинут в трюм… А там, если она останется жива, ее ждет страшная смерть в Омане!
Рассуждая так, Дороти подползла к краю клетки и теперь сидела на корточках, держась за разведенные в сторону прутья.
И в отчаянии от того, что ее жизнь погублена, Дороти обратилась с горячей молитвой к Богу, надеясь на его защиту и опору.
И как раз в тот момент, когда бессильные слезы заволокли глаза несчастной девушки, ее молитва дала плоды: баггала сильно качнулась, мачта с клеткой накренилась так неожиданно, что Дороти отпустила прутья и стремглав полетела вниз… Раздался громкий плеск, который, впрочем, не привлек внимания на баггале, потому что на палубе никого уже не было, а до вахтенного у штурвала было слишком далеко.
Если бы Дороти лучше знала обычаи природы в тех местах, то она бы не так удивилась своему чудесному спасению. Ведь дважды в сутки под влиянием лунного притяжения, как это определил уже давно великий Ньютон, воды океана поднимаются и обрушиваются на сушу, чтобы затем отступить и обнажить широкие полосы мелководья. Дельта же Иравади находится на одном уровне с океаном, и эта великая бирманская река в своем нижнем течении дважды в день меняет направление течения и под давлением массы океанской воды начинает течь обратно. Порой это превращение происходит так быстро и сильно, что покатая высокая волна поднимается в месте впадения реки в Бенгальский залив и несется вверх мимо Рангуна до самого города Пегу, раскачивая, а то и срывая с якорей речные суда.
Вот именно эта волна и явилась Дороти после ее горячей молитвы, сильно качнула стоявшее поперек реки судно, и, к счастью, выпавшая из клетки девушка рухнула в воду.
Оглушенная ударом, Дороти пошла было ко дну, но вода не захотела ее поглотить и, подержав тело с полминуты, выбросила его на поверхность. К счастью, Дороти не захлебнулась, но наглоталась илистой воды. Вынырнув, она не сразу сообразила, что жива, здорова и сможет доплыть до берега. Но потом сообразила, обрадовалась и поблагодарила Бога.
Вода была блестящей, словно жирной, и отражала свет звезд, луны и фонарей баггалы, которая нависала над Дороти глухим черным бортом. Приливное течение тянуло Дороти вверх по реке, что, впрочем, ее вполне устраивало. Она примерно представляла себе, в каком направлении от корабля должны находиться левый берег реки и фактория. Она поплыла сначала к фактории и только потом сообразила, что ей там нечего делать — никто ее не ждет, а если и ждет, то с трепетом и желанием отравить, зарезать и уничтожить.
Так что Дороти, широко загребая, поплыла напрямик к берегу — в сущности, ей было все равно, где она выберется, правда, чем безлюдней это место, тем приятнее и лучше.

Кир Булычёв

Редакция Даниила Алексеева

Зеркало Зла

Часть 7. Лигонская принцесса

Глава 5. Хитрый лис Лю

…Черная спина неведомого животного поднялась над водой ярдах в десяти от Дороти.
Дороти забила руками по воде, стараясь отпугнуть чудовище, но то не уплывало, а пошло вокруг Дороти, разрезая воду острым плавником.
Но что делать акуле в реке? Разве она может дышать пресной водой?
Дороти зажмурилась и со всей возможной скоростью принялась бить по воде руками. Но если ты спешишь и волнуешься, то быстрее от этого не плывешь — это известный всем закон.
Дороти ждала, всем телом ждала, когда острые зубы акулы сомкнутся на ее ноге… Но этого не случилось.
И каково же было удивление Дороти, когда она, снова открыв глаза, увидела, что под луной уже сверкают три или четыре черные спины — акулы ходили по кругу, одна за другой, словно совершали какой-то танец, но не проявляли желания приблизиться к своей жертве.
Вдруг одна из них выскочила из воды, как бы играя, и, подняв фонтан брызг, рухнула обратно.
Нет, это не акулы! Акулы так себя не ведут.
Так и не узнав, что за странные существа встретили ее, Дороти поплыла дальше к берегу. Она ведь не знала, что в Иравади водятся речные дельфины, существа безобидные и веселые.
Дельфины проводили Дороти до самого берега. Она выбралась из реки примерно в том же месте, где поднялась на берег миссис Уиттли, но ей, в отличие от Регины, не приходило в голову заботиться об одежде, от которой на ней осталась лишь полосатая нижняя юбка. Только сейчас Дороти вспомнила, что в подол юбки вшита тряпочка с запиской фокусника монаху. Вернее всего, записка погибла…
Жалко. Потому что, кроме этого монаха, Дороти не к кому идти в Рангуне. Не возвращаться же к миссис Уиттли, которую Дороти ненавидела и презирала. Та, если не умрет при виде служанки, тут же ее убьет или придумает какую-нибудь дикую историю, чтобы оклеветать ее и уничтожить, — им рядом более не жить! Но, к сожалению, слово Регины здесь значит куда больше, чем все слова Дороти, вместе взятые.
Справа от Дороти темнели склады, горели фонари над причалами и в надстройках речных судов, слева острым зигзагом на фоне неба виднелась стена фактории из заостренных бревен, а впереди начиналась пыльная улица, застроенная китайскими лавочками и харчевнями, разноцветная от многочисленных бумажных фонарей, по которой брели, сидели, питались, разговаривали, спали многочисленные обитатели порта — кули, матросы, проститутки, бродяги, солдаты, нищие…
Дороти остановилась за углом крайнего дома, стараясь оставаться в темноте, чтобы получше приглядеться к портовой толпе. И тут она обратила внимание на то, что ее более чем скромный наряд вряд ли будет сильно выделяться: многие женщины, особенно нищенки, попрошайки и проститутки, были облачены лишь в юбки и выше пояса обнажены. Никого это не удивляло, вечер был таким теплым, что можно было бы ходить и без кожи — все равно не замерзнешь.
Правда, Дороти была не причесана — спутанные волосы падали на плечи, — но как приведешь себя в порядок в бамбуковой клетке?
Дороти не знала, сколько времени, но ночь еще не наступила, и улица была оживленна.
Первые шаги дались Дороти с трудом — надо было заставить себя казаться естественной.
Один шаг, второй, десятый… Улица жила своей жизнью, не придав значения появлению нового персонажа.
И тогда Дороти поняла, как она хочет есть!
Она напилась, пока плыла по реке, утолила жажду мутной илистой водой Иравади, но голод, возбужденный запахами харчевен и лепешек, пряного риса, завернутого в виноградные листья, сводил с ума. Но у Дороти не было ничего, ровным счетом ничего, что она могла бы отдать за кусок лепешки.
Так, повторила Дороти про себя: пагода Шведагон, монастырь Священного зуба Будды, достопочтимый У Дхаммапада. Где же пагода Шведагон? Наверное, это тот громадный золотой конус, который Дороти видела с реи. Он возвышается примерно в пяти милях от берега на покатом, поросшем деревьями холме.
Дороти не спеша шла по улице, одурманенная запахами пищи, не смея остановиться, потому что тогда голод может заставить ее просить у туземцев. Но ведь она — свободная британская женщина. Она не может нищенствовать в дикой стране.
И тут Дороти поймала себя на том, что некоторые слова и даже выражения ей понятны — как будто они поднимаются из глубины ее памяти. Впрочем, ничего удивительного в том не было. Когда Дороти была маленькой, она сначала выучила со своей матерью слова лигонские и бирманские (бирманский язык немного похож на лигонский). Мэри-Энн была лигонкой, но жила при авском королевском дворце и потому говорила по-бирмански. Нередко ей становилось так тоскливо в Лондоне, где не было ни одной близкой души, что она учила Дороти языку предков, чтобы самой было с кем поговорить и от кого услышать эти слова. Потом уже, когда отец погиб, в доме появился одноглазый фокусник. Мать говорила с ним по-бирмански, но никогда — при чужих. Она не хотела сплетен и соседской подозрительности. Когда мать разговаривала с дядей Фаном, Дороти понимала, о чем они говорят. Это был как бы секретный, специально для них язык, как секретный язык, изобретенный детьми в школе или на улице.
И вот сейчас — а это было маленьким чудом — люди, сидевшие на корточках и жующие бетель, спорящие над миской супа, договаривающиеся о каких-то делах, произносили слова этого секретного языка, и он был понятен Дороти!
Конечно, не все слова и не из всех уст, но она не была безгласной и глухой на портовой улице. А от понимания языка у нее возникало странное чувство: будто она уже бывала на этой улице, хотя на самом-то деле родилась Дороти в Англии вскоре после возвращения родителей из Бирмы.
Углядев добродушного вида толстую женщину, сидевшую на ступеньках харчевни и продающую с жаровни маленькие пончики, Дороти подошла к ней и спросила:
— Вы не скажете мне, уважаемая, как пройти к пагоде Шведагон?
Толстая женщина не сразу поняла ее, потому что Дороти, как оказалось, слово «пагода» произнесла по-английски. По-бирмански это слово произносится как «па я».
— Шве-да-гон, — повторила Дороти.
Женщина окинула Дороти критическим взглядом и ответила быстрой речью, из которой Дороти почти ничего не поняла и потому упрямо повторила:
— Шве-да-гон.
— Куда тебе в такое время в Шведагон, — сказал тогда старый китаец, вышедший из харчевни. По тому, как Дороти глядела на пончики, он сразу все понял и, взяв горячий пончик с жаровни, кинул его, чтобы не обжечь пальцев, Дороти, и та подхватила пончик на лету.
Женщина начала было кричать на старого китайца, но тут же осеклась, узнав его, и подобострастно захихикала.
Старик выглядел солидно и знал себе цену. Он был облачен в черный атласный халат, расшитый золотыми драконами. На голове плотно сидела круглая черная шапочка.
Дороти чуть было не подавилась острым, горячим, вязким тестом и не смогла даже ответить толком на вопрос старика:
— Зачем тебе идти в Шведагон?
Дороти кивнула, показывая, что поняла вопрос.
Какой маленький пончик! Бывают же такие маленькие пончики!
Старый китаец никуда не спешил. У него были большие черные печальные глаза философа. Он все стоял на верхней ступеньке и разглядывал Дороти.
Потом сказал что-то по-китайски толстой торговке.
Та нагнулась вперед, дотронулась до юбки Дороти, взяла ее между мясистыми младенческими пальцами и помяла. Ответила китайцу, и тот сразу спросил:
— Откуда ты будешь, девушка?
Дороти увидела, что за спиной старика в темном проеме двери стоят два крепких молодых китайца в синих куртках и синих широких штанах.
Старик перекинул вперед седую косу и перебирал ее сухими желтыми пальцами. Порывом налетел горячий влажный ветер, и свет бумажных фонарей цветными бликами пробежал по лицу и седой бородке старика.
Дороти вдруг стало страшно. Она кинула взгляд на колечко. Но камень, насколько она могла судить, остался светлым, почти белым — от старика не исходило угрозы.
— Ты не из этого порта, — сказал старик. — Ты хочешь еще пончик?
Дороти не смогла удержаться от кивка — голова сама склонилась.
Старик чуть улыбнулся. Его телохранители — а Дороти была убеждена, что это так, ибо от старого китайца исходило ощущение власти — засмеялись. Торговка подняла свое тяжелое тело, чтобы поднести поднос поближе к Дороти, и сказала:
— Осторожнее, милая, они горячие.
Она не требовала денег ни с китайца, ни с Дороти.
Дороти взяла пончик, стала дуть на него, перекатывая в пальцах. В конце концов, ей было всего семнадцать лет, она быстро ко всему привыкала и предпочитала ждать от жизни хорошее. Хоть и не всегда ее надежды оправдывались.
— Говори, — потребовал китаец.
Дороти колебалась. Потом поняла — не убежать же!
— Я с арабского корабля, — сказала она, с трудом подбирая и произнося певучие бирманские слова, но с каждым сказанным словом в ней просыпались все новые — язык как бы возвращался к ней. Она даже и не подозревала, насколько прочно пустили в ней корни слова, которые шептала ей мать еще в колыбельке. — Он пришел сегодня…
Дороти показала рукой назад.
— Ешь, — сказала торговка. — Ты голодная.
— Что ты там делала? — спросил китаец строго, словно Дороти была китаянкой или бирманкой и ей нечего было делать на арабском корабле.
Дороти пожала плечами. Рот ее был занят пончиком. Начинка пончиков была острой, перечной, овощной. Тесто вязкое и не соленое.
Старик выкрикнул китайскую фразу, и, подчиняясь приказу, один из его телохранителей кинулся стрелой через улицу, сшибая людей, и схватил араба, который на той стороне улицы договаривался с проституткой. Он так быстро рванул араба на себя, что тот не успел выхватить нож, с заломленной назад рукой перебежал улицу и, согнувшись, остановился рядом с Дороти.
Китаец заговорил по-арабски. Дороти уже угадывала мелодию арабской гортанной речи, но не понимала слов.
Араб удивился.
По знаку телохранитель отпустил араба. Тот не убежал и не напал на китайца. Видно, тоже почувствовал, что имеет дело с необыкновенным человеком.
Китаец спрашивал. Араб отвечал. Затем старик показал на Дороти. Араб только сейчас увидел ее, ибо раньше не отрывал глаз от старика. Он, конечно же, узнал обезьяну и отшатнулся от девушки.
Тут же из араба хлынул бурный поток слов. Он помогал себе руками, порой упирал осуждающий перст в грудь Дороти, которая чувствовала себя неловко под градом непонятных обвинений.
— Ты поняла? — спросил старый китаец, когда араб замолчал и отшатнулся от Дороти.
— Нет, — сказала Дороти. — Но я думаю, что он плохо обо мне говорил.
— Этот человек — матрос с судна, на котором ты приплыла, он говорит, что ты — рабыня английской госпожи, которая продала тебя сыну Ар-Рахмана, но ты чуть было не убила своего благодетеля. И потому тебя наказали. Так это ты висела в клетке на рее? Весь порт говорил сегодня об обезьяне, которую привез на своей баггале Ар-Рахман. А это была ты!
Китаец тонко засмеялся и погладил бороду ладонью.
Дороти сказала:
— Я свободная английская женщина. Никто не смеет меня продавать.
— Но продали?
— Я не знаю, — ответила Дороти. — Мне об этом не сказали.
— А как же сын Ар-Рахмана?
— Я не люблю, когда мужчины касаются меня, — гордо заявила Дороти. — У меня есть жених. Он — английский офицер.
— Чудесно, — произнес китаец. — Но плохо вести важный разговор на улице. Я прошу тебя, госпожа, пройти в этот дом, там есть тихая комната, и ты мне все расскажешь.
— Зачем? — спросила Дороти.
Она увидела, что толстая торговка чуть заметно отрицательно качает головой. Она кинула взгляд на колечко — камешек потемнел, но, может быть, на него неудачно упал уличный свет.
— Я придумаю, как тебе помочь и как наказать твоих обидчиков, — сказал китаец. — Я хочу, чтобы восторжествовала справедливость. К тому же есть несколько вопросов, на которые мне интересно получить ответы. Так ты идешь?
Дороти понимала, что у нее и нет иного выбора.
Она послушно прошла в дом.
Оглянулась. Араб убегал по улице.
— Вы не боитесь, что он приведет своих людей? — спросила Дороти у старика, который шел рядом с ней.
Старик захихикал. Его длинный черный халат шуршал в темном коридоре, словно шла целая процессия облаченных в шелк вельмож.
— Его люди не посмеют здесь сделать ни одного шага без моего позволения, — произнес он.
В низкой длинной, тускло освещенной комнате были только нары, покрытые какими-то тряпками. Там сладко пахло и стоял дым. Телохранители криками и пинками выгнали из комнаты лежавших на нарах людей. Тут же низенький человек в синем халате с высоким воротником внес складной стул и поставил посреди комнаты. Старый китаец уселся на него, указав Дороти место на нарах напротив.
— Меня интересует, — сказал старик, — почему ты, женщина из Британии, понимаешь язык бирманцев.
— Моя мать была из этих мест, — ответила Дороти. — А отец был английским моряком. Он увез мою мать в Лондон. Она и сейчас жива.
Китаец кивнул.
— Ты плохо говоришь по-бирмански, — сказал он. — Значит, ты права. И что ты намерена делать дальше?
— Я еще не знаю, — сказала Дороти. Она немного лукавила. Ей не хотелось рассказывать старику о монастыре Священного зуба Будды. Она сама не могла бы объяснить, почему. — Может быть, я буду искать моих родственников.
— Ты знаешь имя твоей семьи?
— Моя мать жила в Амарапуре. Она служила при королевском дворе.
— Как звали ее?
— Ма Дин Лайинг.
— Как звали твоего деда?
— Сайя Хмаунг. Он из княжества Хмаунг. Больше я ничего не знаю.
— Ты мне уже рассказала достаточно, — ответил китаец. — Я думаю, что ты будешь благодарить тот час, когда подошла к этому дому и встретила меня.
— А это ваш дом?
— Это один из домов, принадлежащих мне, — сказал старик. — Здесь курят опиум. Ты слышала об этом?
— Конечно, я слышала об этом.
— У меня много таких домов. У меня есть люди в горах, которые выращивают мак, и есть другие люди, которые давят маковый сок, и третьи люди, которые возят его сюда и делают из него опиум. Люди курят его и получают наслаждение. Я — старый Лю, который дарит людям наслаждение.
Дороти знала, что это не так. Она понимала разговоры мамы и дяди Фана о том, как плохо станет тому человеку, который пристрастится к опиуму, ибо опиум отнимает у человека силы и разум, и ему хочется лишь мечтать в безделье.
Но Дороти не стала ничего говорить.
— Мой человек отведет тебя наверх, — сказал старик. — Ты будешь спать. Уже поздно, и, наверное, ты устала в той клетке. Скажи, а почему ты не утонула, когда упала из клетки в воду?
— Потому что я умею плавать.
— Это так странно! — изумился старик. С этими словами он покинул комнату, а телохранитель провел Дороти наверх, в маленькую комнату над опиумокурильней, куда через минуту пришла пожилая китаянка с тазом и кувшином, чтобы Дороти могла умыться. Потом она же принесла Дороти чайник и чашку, а также соленых сухариков. Это был самый сказочный пир в жизни Дороти.
Пожилая китаянка сидела на корточках напротив Дороти и подливала ей в чашку чай.
— Ты с арабского корабля? — спросила она. Видно, слухи о Дороти уже распространились по рангунскому порту. — Это правда, что тебя целых пять дней держали в клетке на мачте?
— Правда.
— Тебя наказали?
— Я не хотела, чтобы меня продавали в рабство.
— Наш хозяин очень обрадовался, — сказала пожилая китаянка. — Старый лис Лю хочет заработать на тебе большие деньги.
— Как это можно сделать? — удивилась Дороти.
— Если ты не врешь, может быть большой скандал. Британскую женщину продали в рабство. Господин начальник английской фактории Уиттли будет очень недоволен своей женой. Он не хочет позора. Но ты в самом деле не рабыня?
— Я свободная женщина.
— А это правда, что твоя мать — Ма Дин Лайинг?
— Так ее звали до крещения.
— Я знаю поэму ее матери. О любви. Ты из рода Хмаунг?
— Из рода Хмаунг.
— Значит, хитрый лис Лю дважды выиграет — продали английскую леди и внучку поэтессы Ма Джи Нурия. Все будут очень много платить старому Лю, чтобы он молчал.
— Скажи, — попросила Дороти, которой вся эта история не нравилась, потому что о самой Дороти все забыли. Что хорошо ей, а что плохо, никого не интересовало. — А что такое Хмаунг?
Но китаянка не успела ответить. В дверь заглянул один из телохранителей старика.
Он прикрикнул на женщину по-китайски.
— Спокойной ночи, — сказала китаянка. Поклонившись, она ушла из комнаты.
— Спи, — приказал телохранитель Дороти.
Он закрыл дверь. Слышно было, как звякнула щеколда.
С улицы доносились шум и запахи пищи.
Дороти улеглась на нары, покрытые мягкими тряпками.
Ей очень хотелось спать. Тем более что убежать отсюда было бы трудно.
Воздух едва проникал сквозь окошко, затянутое промасленной бумагой.
Дороти прилегла на нары и задремала.

Кир Булычёв

Редакция Даниила Алексеева

Зеркало Зла

Часть 7. Лигонская принцесса

Глава 6. Сайя У Дхаммапада

Проснулась она, как от удара.
За дверью были слышны приглушенные голоса.
Звякнула щеколда, дверь приоткрылась. В дверях стояли оба телохранителя. Один из них держал в руке фонарь. Он посветил внутрь комнаты, как бы проверяя, не убежала ли Дороти. Дороти сразу закрыла глаза — она спит.
Видно, телохранитель сдавал пост сменщику. Он зашел в комнату, что-то положил на циновку.
Дороти продолжала лежать с закрытыми глазами.
Дверь закрылась.
Старик китаец ее бережет. Как противно — попасть из одного плена в другой! Если он хочет спекулировать ею, то это может плохо кончиться именно для Дороти.
За окном было тихо. В четырехугольнике окна синел ранний рассвет.
Дороти совсем не хотелось спать.
Она поняла, что надо делать — нужно бежать.
Она поглядела, что оставил на циновке телохранитель. Оказалось — бирманскую юбку, блузку и сандалии. Ну что ж, спасибо старику Лю, по крайней мере он не хочет, чтобы его добыча выглядела жалкой рабыней.
Правда, когда Дороти подняла с пола юбку, то обнаружила, что та представляет собой лишь сшитый рулон материи, который удобно надеть на бегемота, но неизвестно как — на женщину.
Поэтому Дороти оставила юбку в комнате, но воспользовалась блузкой и сандалиями, крепившимися двумя полосками кожи между большим и вторым пальцами ноги. Осторожно, стараясь не скрипеть, Дороти открыла затянутое бумагой окно. Выглянула наружу. Окно выходило на покатую черепичную крышу-козырек над первым этажом.
Улицу заполнил серый туман, и неизвестно было, насколько он глубок… Старику Дороти не верила — он мог продать ее обратно Регине. А почему бы и нет? Если ему хорошо заплатят, то можно угодить и в публичный дом где-нибудь в Китае, оттуда уже никогда не выйдешь живой. Так что лучше быть голодной, но свободной. Дороти улыбнулась собственным мыслям, осторожно подтянулась, переползла на подоконник и опустила ноги так, чтобы съехать с крыши ногами вперед. Она продолжала держаться руками за подоконник, потихоньку сползая на животе вниз, и готова уже была отпустить подоконник, чтобы попытаться удержаться на круто положенной черепице, как услышала стук двери над головой и удивленный возглас. Видно, шум встревожил охранника, и тот решил проверить, спит ли пленница.
Дороти поняла, что не может терять ни секунды. Она отпустила руки, съехала на животе вниз, секунду продержалась, цепляясь за водосток, и затем ухнула вниз, в туман, сжавшись, чтобы не разбиться.
Оказалось, что возле опиумокурильни стояла повозка, груженная арбузами, так что падение Дороти было недолгим. Ничего еще не поняв, она почувствовала, как ударилась о какие-то большие шары — воображение подсказало ей, что это человеческие головы, которые раздались и посыпались с повозки, а на них скатилась на землю и сама Дороти.
Проехав животом на арбузах, пока не врезалась в оставленный у стены лоток, Дороти скрылась в тумане, и лишь грохот, тянувшийся за ней, как хвост, указывал направление ее движения.
Однако телохранители старика не посмели последовать за Дороти ее же путем — то есть напрямик со второго этажа, а предпочли сбежать по лестнице, так что к тому времени, когда они оказались на улице, Дороти уже успела отбежать по улице дальше — в сиреневом тумане, как в мутной воде, она плохо видела препятствия и потому старалась держаться середины улицы. А чтобы преследователи не увидели ее, она бежала пригнувшись. Телохранители Лю, большие и неуклюжие, двигались медленнее.
Дороти увидела просвет между домами, заросший кустами, вершины которых поднимались над туманом. Она нырнула туда и уселась на землю, прижавшись спиной к стене углового дома.
Ей не было страшно — она была уверена, что сможет скрыться от преследователей.
Так и случилось. Телохранители пробежали мимо, а Дороти пошла узким проулком, потом перебралась через невысокий забор и оказалась среди складов — длинных мрачных зданий без окон и с большими воротами, перекрытыми мощными бревнами и засовами.
За складами, возле которых крепко спали сторожа, она снова попала в город, уже в иной его район, на широкую улицу, разбитую повозками. Видно, по ней вывозили товары из порта.
Чем дальше Дороти отходила от реки, тем жиже становился покров тумана, да и рассвет все ярче освещал улицу. Вскоре ей встретилось несколько высоких двуколок, груженных мешками с рисом. На мешках сидели погонщики и цокали, подгоняя мерно бредущих буйволов. Потом ей встретились молодые монахи, шагавшие цепочкой. Им было зябко поутру, и они были закутаны в оранжевые тоги так туго, что стали похожи на гусениц. Головы монахов были тщательно выбриты, к груди каждый прижимал пузатый черный горшок. И хоть Дороти не помнила, чтобы ей когда-нибудь приходилось видеть буддийских монахов, она узнала их и догадалась сразу, что они идут просить утреннее подаяние — в ней проснулась память ее матери.
Дороти остановилась, видя, как монахи подошли к стоявшему на сваях деревянному дому, окруженному широкой верандой. По ступенькам веранды навстречу им спустилась пожилая стройная женщина в длинной, плотно облегающей ноги юбке и белой блузке. Ее волосы были собраны в пучок, украшенный гирляндой белых цветов, которые далеко распространяли сладкий и тяжелый аромат.
Женщина держала в руке большую кастрюлю и поварешку. Ею она зачерпывала рисовую кашу и ловко кидала каждому по очереди в горшок. Получив взяток, монахи вереницей побрели к следующему дому.
Проходя мимо женщины, одарившей рисом последнего, десятилетнего монашка, Дороти спросила:
— Доброе утро, вы не скажете, госпожа, как мне пройти к Шведагону?
Ей уже не доставляло никакого труда говорить по-бирмански. И женщина не удивилась ее виду и вопросу, заданному в семь утра.
— Иди прямо, девушка, — сказала она, — до озера. Вдоль озера направляйся направо, пока не выйдешь к мощеной дороге. И дорога приведет тебя к священной пагоде Шведагон.
Дороти поклонилась, благодаря женщину, а затем пошла, как ей сказали.
Утро постепенно расцветало. Все громче пели птицы в садах, тянувшихся вдоль дороги и скрывавших деревянные дома. У колодца, площадка вокруг которого была выстлана плоскими камнями, собрались женщины. Они были одеты лишь в длинные юбки и совершали утренний туалет — одни мыли длинные черные волосы, другие обливались водой, а третьи принялись за стирку. Мужчин среди них не было — то ли те еще спали, то ли ушли к другому колодцу.
На дороге все чаще встречались повозки, а один раз Дороти даже испугалась, потому что никак не ожидала такой встречи: посередине улицы вышагивал самый настоящий слон, который волочил за собой толстое бревно. Его погонщик сидел у слона на загривке и распевал песню, совершенно лишенную смысла и мелодии для европейского уха, но такую приятную и мелодичную для Дороти!
Вскоре впереди показалось небольшое озеро, окруженное пальмами и прекрасное в зелени берегов, по которым были разбросаны маленькие белые пагоды, то в рост человека, а то и меньше. На дальнем берегу озера прямо из воды вырастал холм, увенчанный гигантской пагодой. Она являла собой золотой конус, как бы сложенный из плоских блинов, которые постепенно уменьшались, словно на детской игрушке, называемой пирамидкой. Из этого конуса тянулась к небу жирафья шея — верхняя часть пирамиды. Сверху ее венчал полураскрытый золотой зонт, который сверкал, будто охваченный жидким пламенем. Дороти не сразу догадалась, что причиной тому солнце, встававшее на востоке и уже осветившее самую вершину пагоды, поднимавшуюся чуть ли не на четверть мили к редким пушистым облакам.
Дороти задержалась на берегу озера, любуясь пагодой и ощущая глубокий искренний покой, как ребенок, который после долгих поисков нашел свой тихий дом. Сейчас откроется дверь, и навстречу выйдет мама.
И тут справа над вершинами деревьев появился луч и ударил ей в глаза — и в следующий же момент солнце буквально вылетело на небо, вытолкнутое наступающим днем. И сразу же мир вокруг стал шумным, ярким и жарким.
Дороти пошла вокруг озера и вскоре вышла на мощенную камнем дорогу, по которой в том же направлении тянулись люди, одетые празднично и хранящие благоговейную тишину перед недавно возникшим перед ними во всей своей красоте Шведагоном, одним из самых удивительных чудес света. И чем ближе Дороти подходила к пагоде, тем теснее становилось на дорожке от паломников.
Вот дорога уперлась в широкую крутую лестницу, навес над которой поддерживали позолоченные резные колонны, каждая в два обхвата. В тени на лестнице уже раскладывали свои товары торговцы священными реликвиями, а то и всякими пустяками — колокольчиками, статуэтками святых, лаковой посудой и праздничными юбками для мужчин и для женщин — мало ли что захочет купить паломник на память о своем путешествии?
Разувшись и неся сандалии в руке, Дороти поднялась со всеми по лестнице. Ближе к пагоде колонны были обклеены кусочками зеркал, и Дороти вгляделась в одно из зеркальцев и расстроилась, поняв, какой неряхой и оборвашкой она выглядит.
Но ей было некуда деваться и у нее не было денег, чтобы привести себя в порядок. Главное, что она от арабов ушла, и от Регины ушла, и даже от старого Лю ушла. И, чтобы ни ждало ее, она была убеждена, что в конце концов все хорошо кончится — может быть, это чувство возникло у нее именно от яркого солнечного дня, от бурной красоты Шведагона и умиротворенного состояния людей вокруг.
Сама пагода стояла на широкой мраморной платформе. На этой платформе оказалось достаточно места и для других небольших храмов и пагод, для навесов, чтобы паломники могли спрятаться от солнца и отдохнуть, для статуй львов и злодейского вида стражей Неба. Гигантский змей, сложенный из покрытых штукатуркой кирпичей, вился вокруг одного из храмов.
Дороти спросила о монастыре Священного зуба Будды у одного из многочисленных монахов, которые бродили по платформе, обмахиваясь круглыми плетеными опахалами или прикрываясь от поднявшегося солнца красными, на бамбуковых спицах зонтами.
Монах был сытый, томный, он долго размышлял, разглядывая странную девушку склонными к земным соблазнам глазами, потом вздохнул и показал через плечо назад и вниз.
По дороге к монастырю, который, как оказалось, раскинулся на дальнем склоне холма, Дороти пришлось несколько раз останавливаться и спрашивать дорогу у прохожих, так что добралась она до монастыря лишь через час.

Монастырь Священного зуба Будды был основан давным-давно. Каменные столбы, на которых когда-то крепились ворота, покосились, а памятью о воротах остались лишь ржавые петли. Ограда, тянувшаяся от ворот и поднимавшаяся по склону холма, во многих местах обвалилась, и через нее можно было перешагнуть, дорожки внутри монастыря заросли травой и даже кустами, которые взломали каменные плитки. Лишь центральная аллея, ведущая к главному зданию монастыря, поддерживалась в порядке. И по ней перед Дороти шествовала вереница монахов, которые возвращались в монастырь, собрав подаяние себе на завтрак.
Здание монастыря было грандиозно. Все три этажа его, все веранды и многоэтажная крыша, составленная из уменьшающихся шатров, колонны, перила, наличники больших, без стекол, окон — все было покрыто резьбой и некогда раскрашено. Теперь же краска осыпалась, но резьба, посеребренная от старости, осталась.
Сняв сандалии, Дороти поднялась на веранду, и тут навстречу ей из темноты выдвинулся монах, худой и мрачный.
— Нельзя, женщина, — сказал он. — Тебе не место в монашеской обители.
— Мне нужно видеть достопочтимого У Дхаммападу, — сказала Дороти.
Мальчики-послушники, путаясь в длинных тогах, пробежали стайкой мимо, но под взглядом худого монаха стушевались и пошли дальше с нарочитым смирением и неспешностью, хотя им, конечно же, хотелось бежать и прыгать.
— Настоятель размышляет, — сообщил худой монах. И это звучало окончательно, словно «он умер».
Дороти понимала, что встретилась с человеком, которому приятно запрещать и поучать. И на его помощь рассчитывать не приходится.
— У меня к У Дхаммападе важное дело, — все же произнесла Дороти. — Я приехала к нему издалека.
— Я вижу, что издалека, — согласился монах. — Но все равно тебе не нужно разговаривать с сая-до. Ты можешь все сказать мне, и я передам У Дхаммападе.
— Я могу передать послание только лично, — возразила Дороти, — я подожду.
— Подожди за пределами обители, — сказал худой монах.
Дороти сошла с веранды, чтобы не спорить с монахом, и отошла под тень гигантского мангового дерева, с ветвей которого свисали зеленые маленькие плоды. Она уселась на корточки, как бирманка, которая намерена ждать. В Англии ей не приходило в голову сидеть на корточках, когда есть стулья или кровать, но здесь это получилось так естественно…
Монах постоял у резных перил веранды, глядя на упрямую нищенку в рваной полосатой юбке, потом ушел.
Наступила тишина. Она была наполнена пением множества птиц, звуками насекомых, шуршанием ветра в листве, в нее вплетались далекие голоса и хоровой речитатив, доносившийся изнутри здания, видно, маленькие послушники зубрили наизусть мудрые сутры.
Потом на веранде появился другой монах, помоложе первого, с круглым туповатым лицом.
Он вынес плетенное из тростника низкое кресло. Поставил его на веранду.
Затем удалился и вскоре вернулся, поддерживая под руку очень старого монаха. Годы согнули его настолько, что лицо смотрело на землю, и монаху приходилось далеко откидывать его назад, чтобы увидеть путь перед собой или собеседника.
Молодой монах помог старику опуститься в кресло.
Глубокий, зычный голос, которому, казалось, негде было уместиться в немощном теле старого монаха, прозвучал над монастырем и запутался отдаленным громом в листве манговых деревьев:
— Девушка, которая хотела меня видеть и пришла издалека, пусть она поднимется ко мне.
Молодой монах подошел к перилам и поманил Дороти подняться на веранду, словно не был уверен, услышала ли она громоподобный голос старика.
Дороти, оробев, поднялась по скрипучим ступенькам на веранду. Она особенно чувствовала сейчас, что дурно выглядит и не вызывает у людей доверия.
Старик откинул голову назад. Темное лицо было изрезано тысячью морщин и морщинок. Глаза были спрятаны в паутине складок и шрамиков. Старик был так похож на черепаху, выглядывающую из-под панциря.
— Мне сказали, — продолжал старик, — что ко мне пришла нищенка, для которой бирманский язык не родной. Она сказала, что пришла ко мне издалека. Откуда же ты пришла?
— Из Англии, — ответила Дороти. — Я приплыла на корабле, но попала в плен к пиратам, потом меня везли на арабской баггале и хотели продать в рабство. Но я убежала.
— Я не знаю о том, что происходит на море, потому что никогда не был там. Но знаю, что страна Англия находится во многих месяцах пути и англичане хотят завоевать нашу страну так же, как они завоевывают Индию. Я правильно говорю? — Последний вопрос относился не к Дороти, а к молодому монаху, который стоял рядом с низким креслом.
— Вы правы, сайя Дхаммапада, — ответил монах. — Ваша мудрость не знает пределов.
Дороти не знала, в чем заключается мудрость старика. Но по крайней мере она убедилась в том, что лицезреет именно того человека, который ей нужен.
— У меня есть письмо к вам, — сказала она. — Письмо было зашито мне в подол юбки. — Она показала, где было раньше письмо. — Но мне пришлось плыть по реке, и я боюсь, что надпись на тряпочке смыло водой.
— И тебе не повторили слова записки вслух? — спросил Дхаммапада.
— Нет.
— Значит, они боялись, что ты попадешь в руки врагов… — Старик опустил голову на грудь и как будто задремал. Дороти ждала. Молодой монах тоже ждал.
Через минуту или две старик снова запрокинул назад черепашью голову и спросил:
— А как ты попала в Англию?
— Туда приехала моя мать, — призналась Дороти. — Она вышла замуж за англичанина. А я родилась в Лондоне, в английском городе.
— Почему ты знаешь бирманский язык?
— Мать учила меня.
— Мать дала тебе письмо ко мне?
— Нет, одноглазый фокусник Фан, который тоже живет в Лондоне.
— Мы знаем такого? — спросил Дхаммапада у своего молодого спутника, но тот отрицательно покачал головой.
Подол был пришит крепко, Дороти с трудом разорвала нитку, дальше все пошло быстрее. Через минуту под внимательными взглядами монахов Дороти вытащила из шва еще влажную тряпочку. Она не ожидала увидеть на тряпочке буквы, но, видно, они были написаны чернилами, которые не смывались водой. Мелкие круглые бирманские буквы чернели на тряпочке, которая была настолько тонкой, что, когда из маленького червяка материи она превратилась в плоскую тряпку, оказалось, что она размером в две ладони и целиком исписана с одной стороны.
— Дай мне письмо, — приказал У Дхаммапада, — это послание для моих глаз.
Затем У Дхаммапада вытащил из-под оранжевой тоги старые очки в металлической оправе, точно такие же, какие были у трактирщика в Лондоне. Надел их и опустил нос к самой тряпочке, как бы обнюхивая ее.
Он долго водил носом над тряпочкой, разбирая, что там написано.
Несколько монахов, которым нечего было делать, подошли к веранде и стали рассматривать Дороти, но молодой монах прикрикнул на них, и они ретировались.
Наконец старик завершил чтение. Громко вздохнул, видно, устал от этого усилия, снял очки и спросил у Дороти:
— Ты сама-то читала письмо?
— Нет, — ответила Дороти. — Мне мама зашила его. Я не распарывала. Да к тому же я и не поняла бы, ведь я не умею читать по-бирмански.
Что-то было неладно… Это она поняла, перехватив удивленный взгляд молодого монаха.
Старый монах запрокинул голову так далеко, что казалось — кадык вот-вот прорвет кожу на морщинистой коричневой шее. И рассмеялся.
— Она и не заметила, — сказал он. — Все заметили, а она не заметила!
— Что я не заметила, сайя Дхаммапада? — спросила она робко.
— Ты не поняла, что мы разговариваем сейчас с тобой на другом языке. И мой друг У Визара не понимает нашего разговора.
— Я вас не понимаю, — произнес молодой монах, видно сообразив, что У Дхаммапада говорит о нем.
— Разумеется, — продолжал старик, — потому что мы с тобой, девушка, разговариваем на лигонском языке, ибо оба принадлежим к одному народу, хотя оба оторвались от него.
— Лигон? — Впрочем, Дороти уже и сама обо всем догадалась. Ведь мать никогда не делала секрета из того, что ее девочкой привезли в Амарапур, бирманскую столицу в среднем течении Иравади, потому что бирманские короли всегда, как было принято на Востоке, брали на воспитание к себе детей вассальных князей. Считалось, что дети горных властителей таким образом получат столичное образование и воспитание, на самом же деле эти дети были заложниками и гарантировали королю хоть какую-то меру спокойствия в королевстве. Правда, если центральная власть ослабевала, то и заложники приносили мало пользы. Как правило, у всех горных князей было по несколько жен и десятки детей. Так что княжной больше, княжной меньше — зачастую роли не играло.
Но тут, когда все выяснилось, открылись совершенно неожиданные обстоятельства. И об этих обстоятельствах настоятель монастыря Священного зуба У Дхаммапада рассказал английской девушке Дороти Форест уже после того, как велел принести гостье чаю со сладкими пирожками, после того, как ее отвели в дом к прислужницам, которые жили при мужском монастыре, раз уж женских монастырей в буддийских странах не бывает, добровольно неся обязательства монашеской жизни, притом обстирывая монахов, прибирая в монастыре и ухаживая за цветами и садом. Добрые женщины приняли искреннее участие в Дороти, так как о том их попросил сам У Дхаммапада — человек святой, который в будущем рождении обязательно станет святым, возможно, бессмертным.
Эти прислужницы, облаченные в розовые хламиды, тоже бритые, смиренные и суетливые в своем желании угодить святым людям, большей частью пожилые, помогли Дороти вымыться, нагрев для этого воды, они принесли ей одежду, пожертвованную одной знатной вдовой. Вдова была рада совершить доброе дело и выполнить просьбу, исходящую от ее духовного наставника и утешителя сайя У Дхаммапады.
Одежду принесли, когда Дороти проснулась после дневного сна, тягучего и неглубокого, напоенного жарой, жужжанием пчел и шуршанием травы. Она поняла, как славно отдохнула, что сбросила после омовения и сна в тени веранды домика усталость и напряжение в мышцах.
Одна из розовых послушниц положила перед ней стопку одежды, другая помогла подогнать ее, и через десять минут на веранду главного монастырского дома, где уже ждал ее в кресле мудрый сайя У Дхаммапада, поднялась самая настоящая знатная бирманка. Она могла быть и лигонской княжной, и бирманской или шанской принцессой.
— О! — воскликнул сайя У Дхаммапада. — Неужели мои старые глаза вновь видят бесподобную Ма Джи Нурия, твою родную бабку, божественную красавицу, пленившую старого короля Алаунпая, но убежавшую с лигонским принцем, ибо она была охвачена безумной любовью к нему.
— Не та ли это Ма Джи Нурия, которой принадлежат волшебные строки поэмы о любви? — спросила старенькая прислужница. Судя по ее стати и манерам, в мирской жизни она принадлежала к сливкам бирманского общества. Впрочем, так оно и было — прислужница, помогавшая Дороти одеваться, до недавнего времени была главой могущественного придворного клана, но, проснувшись однажды утром, поняла, насколько ей неинтересны козни и интриги вокруг трона, приемы и праздники, заговоры и тайные убийства. И в один день она оставила все: и дворец в Амарапуре, и богатства. Она ушла в монастырь, поближе к славному старцу У Дхаммападе, чтобы на склоне жизни внимать его проповедям и советам.
— Это она, знаменитая придворная поэтесса, — согласился У Дхаммапада, который в свое время тоже не был чужд поэзии.
— И она была родной бабкой нашей гостьи?
— Да, родной бабкой. У нее было двое детей — сын Маун Нурия и дочь Ма Ин. Новый король приказал отправить дочь ко двору, чтобы она воспитывалась там. Так мать этой девушки увидела англичан, когда они приехали посольством в Авское королевство. И тогда она, что свойственно девушкам из рода Хмаунг, тоже уехала — на этот раз с англичанами. И король Баджидо, сделав широкий жест, разрешил ей этот брак. Благо к тому времени власть в Лигонском королевстве захватил другой род. Поэтессе Ма Джи Нурия и ее сыну пришлось бежать в горы, в родное племя Хмаунг, а их муж и отец, король Лигона, был убит заговорщиками. В те дни король Баджидо думал о том, как удержать вассала, как не дать новому лигонскому королю переметнуться к тайцам. Поэтому он отпустил с англичанами уже не нужную заложницу.
— Значит, мне повезло, — сказала Дороти, — что в нашем Лигоне пришли к власти другие люди?
— Почему?
— Иначе моей маме не разрешили бы выйти замуж за моего папу, и тогда меня бы не было на свете.
— Это глубокая мысль, — улыбнулся У Дхаммапада улыбкой старой черепахи. — И наивная мысль. Потому что у истории не бывает слова «если». Что случилось, то предсказали звезды. И иначе случиться не могло.
— А что было дальше? — спросила Дороти.
— Многие лигонцы знатных семей покинули королевство. Потому что узурпатор был жесток и коварен. Он перебил почти всех соперников, что жили в Лигоне. Он даже посылал наемных убийц в горы…
— И так погибла бабушка этой девушки, — сказала старая прислужница. — Моя любимая Ма Джи Нурия. Не окончив своей последней поэмы.
— Да, ее зарезал наемный убийца, — сказал У Дхаммапада. — А она была моей родной сестрой.
— Ах, что вы сказали! — удивилась старая прислужница. — Как же вы молчали столько лет! Никто здесь не знал об этом.
— И не нужно знать, ибо, приходя в монастырь, человек как бы скидывает одежды и чины. Никто не должен интересоваться, кем я был. Важно добиться милости нашего Учителя и кармы — и стать лучше в новом рождении.
Старуха и старик замолчали, погруженные в свои думы, а Дороти пыталась разобраться в том, что узнала. Оказывается, она — внучатая племянница этого старого монаха. Это еще куда ни шло… но она еще и родственница бывших правителей какого-то горного королевства. А может, у нее сохранились и другие родственники?
— А что сейчас происходит в Лигоне? — спросила Дороти.
Старик не сразу вернулся из мира своих медленных мыслей.
— Тебя это интересует?
— Разумеется. Как и интересует то, что было написано в письме вам, дедушка.
Как просто называть дедушкой этого древнего монаха! Как будто внутри, в сердце, она знала об этом с той минуты, как поднялась на резную веранду монастыря.
— В письме было написано лишь, кто ты такая, кто твоя мать и кто твой отец. И была там просьба помочь тебе вернуться к своим родным в Лигоне.
— Зачем? — спросила Дороти. И, не дожидаясь ответа, уже знала, что и в самом деле ей важно, ей нужно вернуться в свою страну, в свой Лигон. К родным, которые до того существовали лишь в скупых рассказах матери, которая не любила много говорить о Лигоне, но плакала во сне и бормотала на родном языке. Англичанка ли она, Дороти Форест, или в ней сильнее иная кровь? Почему ей так просто и привычно в длинной, до земли, узкой шелковой юбке, в шелковой блузке, к которой вместо пуговиц пришиты крупные жемчужины, а волосы, мягкие после купания в теплых водах, собраны и затянуты серебряной заколкой, которая сверкает, словно диадема. Дороти знала, что в ней всегда были два человека — бедная английская девочка и в то же время принцесса гордого народа, древнего, как сами горы. И ей ужасно захотелось, чтобы в сад монастыря Священного зуба Будды сейчас вошел случайно, невзначай штурман Алекс и увидел Дороти в новом обличье. Тогда бы он, наверное, и внимания больше не обратил на эту голубку Регину.
— Ты спрашиваешь, что происходит в Лигоне? — повторил ее вопрос старый монах. — Там сейчас иная власть.
— Какая иная?
— Объединившись с племенем ва, родной брат твоей мамы, твой дядя, которого теперь именуют Бо Нурия, разгромил своих врагов и вновь воцарился на троне предков.
— Мой дядя?
— Он будет рад видеть тебя. Он добрый мальчик. Я знал его совсем маленьким.
— Он изменился, он стал воином, — сказала старая прислужница.
— Он стал воином.
— Я хочу видеть его, — сказала Дороти.
— Я не могу отправить тебя одну, и мои монахи тебе не защита. Но я сегодня же пошлю срочное письмо через рангунских лигонцев. Я думаю, что мы можем ждать ответа через неделю.
— А эту неделю…
— Ты проживешь здесь. Но не выходя из монастыря.

Кир Булычёв

Редакция Даниила Алексеева

Зеркало Зла

Часть 7. Лигонская принцесса

Глава 7. Дни в монастыре

Прошло восемь дней.
Эти дни Дороти провела в монастыре. Порой в сопровождении старушек из монастыря она поднималась к Шведагону и подолгу сидела на мраморных плитах, мысленно беседуя с господином Буддой.
В городе и в порту она не была ни разу. И не хотела того.
Ей даже не интересно было, как там живет ее бывшая хозяйка. Как будто все это было в иной жизни, из которой она хотела бы взять к себе лишь маму с братом, а еще штурмана… И это ее смущало.
Два раза приходили знатные лигонцы, из тех, кто по своим делам жил в Рангуне. Они опускались на землю перед принцессой Ма Доро, касались пальцами ее руки.
Старушки поили их чаем, сайя У Дхаммапада беседовал с ними. Разговоры шли не только о возвышенном, но и о том, что бирманский король в Амарапуре — деспот и тиран, что английские люди хотят воспользоваться его душевной болезнью и захватить Рангун. Но, может быть, это только слухи?
После этого все оборачивались к Дороти, словно она могла рассказать о замыслах англичан, словно она все эти годы была послом Лигона в Англии.
Да, говорила Дороти, когда я плыла сюда на корабле, то шли разговоры о тяжелых пушках и о том, что в Рангун должен прийти корабль «Дредноут» с солдатами-сипаями на борту.
Баггала Ар-Рахмана ушла из порта, так гости сказали Дороти. Получил ли купец свои деньги, неизвестно. Но вернее всего — получил. Дороти беспокоила судьба двоих матросов, оставшихся там, потому что в сердце птицы не бывает жалости. И, конечно же, она беспокоилась, не случилось ли плохого с Алексом. Уж лучше пускай Сюркуф доберется до Реюньона…
А на девятый день у ворот монастыря спешились с коней посланцы короля Лигона.

Кир Булычёв

Редакция Даниила Алексеева

Зеркало Зла

Часть 8. Поле битвы демонов

Глава 1. Операция «Внушение»

— У меня наступает решительный момент, — твердо сказал комиссар Милодар, — а вы мне талдычите о помидорах.
— Не талдычу, а стараюсь пробиться к вашему помутненному сознанию, — ответил командующий Теплицами и Оранжереями Северного полушария. — Если я вас послушаюсь, то мы оставим без витаминов треть населения планеты. Вы — варвар, комиссар!
— Бывает момент в истории, когда честь нации, честь планеты, честь Галактики перевешивает низменные соображения о помидорах. Знаете ли вы, что наша сотрудница находится сейчас в восемнадцатом веке и ее жизни грозит опасность? Читали ли вы о том, что все войны мира не стоят слезы одного ребенка? Кто это сказал?
— Пушкин!
— Нет!
— А кто?
— Не изображайте из себя первоклассника! Любой ребенок знает, кто это сказал. И не заговаривайте мне зубы, витаминный диктатор. Согласны ли вы помочь ИнтерГполу или будем враждовать?
— Будем враждовать, — ответил командующий Теплицами.
Милодар в гневе выключил связь.
Он обернулся к профессору Гродно.
— Вы видите, с кем нам приходится иметь дело?
Профессор Гродно ничего не ответил. Он устало глядел на дисплей — сложные цветные пятна рассказывали ему, как функционирует мозг агента Коры Орват. Мозг функционировал непредсказуемо.
Милодар раздраженно отбросил стул и встал рядом с профессором у дисплея.
— Плохо, да? — спросил он.
— Я уже многое научился читать в ее спящем сознании, — ответил профессор, делая неопределенное движение головой в сторону спящего тела Коры Орват, которая покачивалась в туманном газе, наполнявшем саркофаг.
Ассистентка Пегги принесла профессору чашку чая и кофе для комиссара. За месяцы, проведенные рядом, участники операции привыкли друг к другу, и Пегги уже не так восторженно относилась к профессору и даже обнаружила в нем некоторые недостатки. И это не удивительно, если рядом с тобой находится страстный, подвижный, курчавый комиссар Милодар.
— И вас тревожит…
— И меня тревожат изменения в импульсах. Настолько, что, может быть, нам безопаснее прервать связь и пробудить агента.
— Все сговорились меня погубить! — закричал Милодар. — Вы не хотите войны с Эпидавром? Я тоже не хочу этой войны. Остался шаг до цели, и мы его сделаем. Неужели вы можете отступить?
— Еще несколько недель назад Кора Орват была лишь медиумом, передаточной инстанцией между нами и Дороти Форест. Но необычные условия, требующие постоянной связи мозга Коры с ее подопечной, заставляют Кору все более вторгаться в жизнь Дороти, сочувствовать ей и переживать за нее.
— Еще бы, — заметил Милодар. — Кора понимает, что Дороти ее прапрабабушка. И если она не выйдет замуж и не родит ребеночка, то и Коре нечего делать на этом свете.
— Может быть, — вздохнул профессор.
А Милодар подумал, что Пегги готовит такой жидкий кофе, что он даже при всей своей любви жениться не сможет связать с ней личную жизнь.
— Вот уже три недели, как Дороти разговаривает только по-лигонски, — продолжал Гродно. Чай у него тоже был жидкий. Но, может, именно он испортил Пегги своими требованиями? Ноги у нее хорошие, ровные, полные в икрах, тонкие в коленках… А вот кофе статью не вышел. — Биотоки мозга агента Орват стали значительно активнее. И если мы могли лишь приблизительно догадываться, какого рода активность происходит в мозгу медиума, то теперь я ловлю каждое слово, сказанное Дороти, — их мозги фактически слились.
— Это идеализм!
— Разумеется, — сказал профессор.
— Вы говорите — третью неделю ни единого английского слова?
— И ни единого бирманского слова. Мы подключили лингвист-компьютер. Он не ошибается.
— Он еще может сказать нам, о чем она говорит по-лигонски?
— Но компьютер не знает лигонского языка!
— Почему?
— Его никто об этом не просил.
Милодар готов был произнести убийственный монолог, но понял, что этот монолог не поможет ни ему, ни его агенту.
— Значит, — сказал Милодар, — мы можем утверждать, что Дороти добралась до своих родственников. По крайней мере она находится в районе боев между мятежниками. Мне необходимо взглянуть на нее.
— Но мы исчерпали все лимиты…
— Не учите меня жить. Все равно они вынуждены будут дать нам наводку на Дороти, чтобы отыскать пропавшие предметы.
— Но не сегодня!
— А сегодня… — Милодар подошел к саркофагу. Лицо Коры потеряло безмятежность глубокого сна — по нему проносились легкие гримасы, словно девушку тревожили сновидения. — Где? — спросил Милодар сам себя. — Где ты находишься, дорогая Дороти? Где тебя черти носят? В Рангуне? В пути? Или в родовом гнезде Хмаунгов — городке Лиджи?
Пегги и профессор Гродно замерли, потому что голос Милодара от задумчивого полушепота постепенно поднялся до трагических высот. Комиссар казался полководцем, который клянется в верности перед гробом великого предка.
— О, как нам узнать правду, где ты? — возопил Милодар.
Губы спящей Коры шевельнулись, чуть-чуть, но чуткие приборы уловили и многократно усилили слово.
— Лиджи!
— Что? — крикнул Милодар. — Что она сказала? Она что-то сказала, или я схожу с ума?
— Что ж, мы этого ждали, — ответил Гродно, бросаясь к приборам. — Трудно поверить собственным ушам, но она сказала слово «Лиджи».
Милодар нежно провел ладонью по холодной крышке саркофага.
— Она один из моих лучших агентов, — сообщил он медикам. Словно они не знали об этом раньше. Пароксизм ревности исказил миловидное лицо Пегги. Она дала себе слово зарезать Кору, как только та вернется из командировки.
Милодар вышел на середину комнаты и произнес:
— Теперь никто не посмеет остановить меня. Давайте включайте всю мощность. Проводим операцию «внушение»!
Гродно не возражал.
Он тут же начал подготовку к рискованной, ювелирной операции — мозг Коры должен был дать сигнал, направленный в мозг ее прародительницы. Теперь, когда осуществилась ожидаемая прямая связь между Корой и мозгом Дороти, можно было надеяться, что Дороти услышит приказ своей правнучки.
— Начинайте, — приказал Милодар. — Я отправляюсь к себе, чтобы вызвать Лицо из Эпидавра. Он должен успеть сюда к моменту завершения эксперимента.
Милодар, не попрощавшись, бросился вон из лаборатории. И не потому, конечно, что дела призывали его, просто он был суеверен; хотя не мог в том признаться.
Хлопнула дверь.
Пегги с жалостью посмотрела вслед Милодару. Профессор Гродно впервые позволил ревности овладеть собой.
— Не знаю, — сказал он, — достоин ли твоей любви человек, который бежит с поля боя.
— Мы не на поле боя, — отрезала Пегги. — Мы проводим рядовой медицинский эксперимент. А у комиссара Милодара есть дело государственной важности.

Кир Булычёв

Редакция Даниила Алексеева

Зеркало Зла

Часть 8. Поле битвы демонов

Глава 2. Принцесса Ма Доро

Дороти потянулась — ее ложе было одновременно бескрайним и ограниченным перильцами. Смешно спать на кровати с перильцами и под шелковым балдахином, в углах которого гнездятся летучие мыши.
Простыней в ее королевстве еще не изобрели, зато шкуры, которыми была покрыта постель, были мягкими и отлично выделанными.
Так что, несмотря на ночные холода, постель принцессы всегда была теплой.
Дороти лежала и прислушивалась к звукам утра.
Свежий ветер шумит в ветвях сосен, звенят колокольчики — стадо коз тянется на луг, закричала сойка… снаружи на веранде зазвенела посудой служанка — пошла доить буйволиц. Скоро придут монахи, надо будет выйти и вынести им разогретый слугами рис — принцесса Лигона должна показывать смирение перед небом и кармой.
Но еще есть несколько минут… Как далеко отсюда Лондон и даже Рангун, вся жизнь, проведенная вне Лиджи… Что могло заставить ее мать, хоть и опальную, но княжну, бросить все — дом предков, языческих богов, капища которых скрываются в сосновых лесах, чтобы их не увидели строгие буддийские монахи. Покинуть родных? Неужели так сильна любовь к язычнику, к иностранцу из презренного рода диких англичан, не знающих чести… Дороти (она уже привыкла к своему лигонскому имени, произведенному от английского, — Ма Доро) вдруг представила себе, как в узком домике у Темзы ее мать, казавшаяся ей всегда такой взрослой и даже старой, сидит сейчас, корпит над вышивкой очередной шляпы… А может быть, к ней пришел одноглазый фокусник Фан, и они гадают, где сейчас Дороти, что с ней, здорова ли она, счастлива? И наверное, думают, что она по-прежнему живет среди англичан и служит толстой птице Регине…
— Доброе утро! — Служанка у двери сделала поклон сикхо. — Госпожа будет одеваться?
— Поунджи уже пришли за подаянием?
— Поунджи скоро придут. Ваш царственный дядя собрался на охоту и хотел бы перед отъездом поговорить со своей племянницей.
— Скажи дяде, что вынесу подаяние, умоюсь и приду к нему вкушать утреннюю пищу.
Служанка поклонилась, коснувшись головой чистых сосновых досок пола.
Дороти вскочила с постели. Утро было прохладным, свежим и светлым, хотя наступал муссон и тяжелые облака уже курчавились, нависая над перевалом — не сегодня-завтра хлынут дожди. Видно, сегодняшняя охота — последняя в этом сухом сезоне.
Одна из служанок принесла большой серебряный горшок с рисом и серебряную поварешку. Дороти спустилась по лестнице своего дворцового павильона на короткую мягкую траву. Монахи уже подошли к лестнице и, смиренно опустив головы, ждали милости от принцессы.
Дороти стала раздавать им рис, а служанка, стоявшая дальше, клала каждому по большой ложке рыбьего паштета — нгапи.
Затем Дороти принесли одежду для среды, дня белого слона. Одежда была белой с зелеными цветами, прическа в день белого слона носится высокой, с гроздью белого жасмина. Мастер Маун принес специально вырезанное им из сандалового дерева душистое опахало. Взяв его и поблагодарив слуг, Дороти в сопровождении двух молоденьких фрейлин направилась через широкий зеленый двор к главному зданию дворца — терему короля Бо Нурии, где тот уже восседал на низенькой каменной скамеечке за круглым столом высотой меньше локтя, на котором стояли блюдо с рисом, фрукты и чай. Он ждал к завтраку свою любимую, обретенную с помощью добрых богов племянницу Ма Доро.
Дядя Бо Нурия был совсем еще не старым, даже моложе мамы. И очень на нее похож. Старый Бо Пиньязотта рассказывал, что за худобой и тонкостью рук короля открывается выносливое, жилистое тело воина и во всей стране гор нет лучшего бойца на саблях, чем повелитель Лигона. И нет лучшего стрелка из мушкета на охоте — кто еще, кроме Бо Нурии, с пятидесяти шагов попадает пулей в глаз тигру? Может быть, лишь глухонемой богатырь Нга Дин, сын Бо Пиньязотты.
Несмотря на прохладу, король Лигона сидел в одних штанах — в отличие от бирманцев, лигонцы носят широкие штаны, подобно жителям Чиенгмая и шанам. Вид у него был усталый и мрачный.
— Я рад тебя видеть, девочка, — сказал он при виде племянницы.
В этом не было лукавства — у короля не было детей, а самые мудрые доктора Китая заявили, что, к сожалению, боги и сам Будда не могут ему помочь. Поэтому король принял появление племянницы за благоприятный знак небес и через две недели после ее приезда назвал Дороти наследницей трона. Это не понравилось некоторым знатным вождям и придворным, но никто не посмел противоречить королю. В Лигоне женщина может наследовать трон, так что ничего особенного в том решении не было, благо, что по законам престолонаследования первой в очереди стояла не Дороти, а ее мать как сестра короля. Но Мэри-Энн еще не подозревала, какое высокое место она занимает в Лигонском королевстве, так как сообщить ей об этом было некому.
— Садись, — сказал король и передал племяннице чашку с кислым буйволовым молоком. Дороти приняла широкую чашку и хлебнула душистого густого напитка. — Сегодня выезд на охоту задерживается, — сообщил король. — Я хочу, чтобы мои вожди и советники услышали плохие новости.
Дороти знала, что было бы нарушением закона спрашивать о том, каковы эти новости, прежде чем король сочтет возможным сам о них сообщить. Дороти съела горячую лепешку. Конечно, в минуты плохих вестей проявлять аппетит неприлично, но она была молода и полагала, что лучше съесть лепешку сейчас, чем после прихода советников — хранителей обычаев и правил хорошего тона.

Кир Булычёв

Редакция Даниила Алексеева

Зеркало Зла

Часть 8. Поле битвы демонов

Глава 3. Угроза войны

Вельможи маленького королевства входили по одному. Первыми пришли три усатых князя из тех, чьи владения примыкали к Лиджи и которые предпочитали проводить дождливый сезон в городке, затем стали собираться советники. Потрясая седыми бородами, они кланялись дяде и Дороти. Затем снимали широкие шляпы и накидки и рассаживались на подушках в установленных местах — чем знатнее, тем ближе к королю. Хотя подушки были одинаковыми.
Принесли горячий чай в медных чайниках, его разливали по китайским фарфоровым чашкам и доливали в чай молоко. Дороти выпила всю чашку, остальные отхлебнули по глотку и поставили чашки на низенькие столики, что стояли перед каждым.
— Я собрал вас, друзья, — сказал король, — как ближайших ко мне людей, для того, чтобы держать с вами совет.
Никто не проронил ни слова. Все понимали, что обстоятельства достаточно серьезны, если король отложил выезд на охоту и созвал всех к себе с утра, когда не принято устраивать аудиенции и тем более принимать государственные решения.
Все молчали, слышно было, как один из князей поднял чашку и громко отхлебнул от нее.
— Вы сейчас увидите человека и услышите его слова.
Король щелкнул пальцами.
Слуга, дежуривший в дверях, крикнул наружу, с веранды вошли два воина, за ними человек в тоге монаха, нижняя половина лица которого была повязана черным платком.
Человек поклонился от входа, король жестом приказал ему выйти на середину комнаты.
Монах сел на корточки.
— Этот человек, — сказал король, — мой верный слуга. Он — мои глаза и уши в Аве. Он дороже мне, чем вся слоновья кавалерия. Потому никто не увидит его лица.
И все присутствующие склонили головы, не споря, потому что знали, на что идет авский двор, чтобы вернуть себе господство над Лигоном. Ведь уже восьмой год, как Бо Нурия отказывается посылать дань в Аву, презирая могущественного короля Бирмы за то, что тот предал его род и поддержал узурпаторов.
— Говори, наш друг, — произнес король, — мы внимаем тебе. Повтори то, что ты произнес лишь для моих ушей сегодня ночью.
— О, славный король Бо Нурия, — сказал монах, и голос его звучал глухо из-под черного платка. — Я спешил к тебе пять дней и пять ночей, чтобы сообщить, что королевский совет в Аве постановил: как только прекратятся дожди, отправить большую армию против Лиджи, чтобы вернуть под руку Авы королевство Лигон и все горные народы, признающие его покровительство.
По собравшимся прокатился удивленный шум. И не то удивило вельмож, что Ава собралась в поход — хватит королю Бодопаи ухлопывать все доходы страны в сооружение пагоды в Мингане.
Многие в Бирме, не говоря уж о горцах, полагали, что авский король Бодопая сошел с ума, когда он, для того чтобы обеспечить себе в будущем рождении участь боддисатвы, приказал построить на берегу Иравади самое большое строение в мире. Вся жизнь в стране замерла, никто не имел права построить даже сарай до тех пор, пока затея короля не увенчается успехом. Половина мужчин государства, бросив поля и мастерские, копали глину, обжигали кирпичи, перевозили их к строительству и укладывали слой за слоем… И конца строительству не было видно.
Бо Нурия вспомнил, что французский миссионер, добравшийся когда-то до Лиджи, рассказывал, что в краях белых людей такое уже случилось много лет назад в городе под названием Ба-билон. Люди там строили башню до неба, чтобы возвыситься над богами, и боги посмеялись, лишив их способности понимать друг друга. Вот и пришлось им разойтись по домам. Смешная история… Но боги посмеются и над Бодопаей, в этом Бо Нурия был убежден.
Нет, не само решение наказать непокорный Лигон удивило князей и советников. Удивило решение готовить поход загодя. Ведь, если король Бирмы намеревался наказать вассала, он приказывал это сделать западному мьозе или покорным шанским князьям. Те разоряли непокорные деревни и уводили пленных. Зато если планировалась большая война против Манипура или Сиама, тогда готовиться к ней начинали с весны, а в поход выступали с началом сухого сезона, в сентябре. Следовательно, решение Бодопаи означало, что он считает Лигон целью большой войны. Он не доверяет вассалам. Он пойдет в поход сам и не оставит в Лигоне камня на камне. У Лигона нет шансов устоять в такой войне.
Дороти не знала, конечно, о чем размышляют старики, но поняла, что королевству ее дяди угрожает большая беда от бирманцев.
Она не прислушивалась к дальнейшей речи шпиона, потому что ей ничего не говорили имена бирманских генералов и губернаторов, соображения о путях наступления и названия полков и местных отрядов, которые должны будут участвовать в походе.
— Что же будем делать? — спросил король Бо Нурия, когда шпион ушел и остались только доверенные персоны и принцесса Ма Доро. — Я прошу каждого сказать, что он думает.
Вожди и советники по очереди кланялись повелителю и говорили так:
— Мы будем воевать.
А потом каждый начинал рассуждать о том, как его славные воины или славные воины короля разгромят жалких трусливых бирманцев. И даже Дороти понимала, что это все пустая похвальба суеверных дикарей, как бы молитва своим богам, чтобы они не допустили в горы могущественных врагов.
Но после того, как каждый из вождей произнес свою речь, терпеливо слушавший их король сказал:
— Все, что говорилось здесь, — тайна. У нас есть достаточно времени, чтобы подготовиться к войне. Со мной останется Бо Пиньязотта. Остальные идите, собирайтесь на охоту.
Советники и вожди послушно вышли, негромко переговариваясь, и по их виду никак нельзя было догадаться, что это те же отважные стратеги, кто только что на словах разгромил сильного соседа.
— Я встревожен, — произнес король, когда остался лишь седой Бо Пиньязотта, знаменитый полководец из племени ва, который в свое время помог королю вернуть Лиджи.
— Их нельзя пускать в долину Лиджи. Если они выйдут к реке Кангем, они уничтожат все рисовые посевы и заморят нас голодом в горах.
— Разве в наших силах не допустить их в долину? — Король осунулся и постарел за последние часы.
— Мы должны остановить их на перевале Трех пагод, — сказал Бо Пиньязотта. — Этот перевал должен быть превращен в неприступную крепость, как сделал в свое время твой дед, Бо Урия, когда в страну вторглись китайцы. Другие перевалы слишком круты, и по ним идут лишь тропы. Большому войску там не пройти.
— У меня не хватит войск, — сказал король. — Даже если все племена пришлют людей. И ты знаешь, что эти люди — охотники. Они хороши, чтобы подстеречь отдельного солдата, но они плохи в битве — легко превращаются из отряда в толпу.
— Ты прав, король, — согласился полководец. — Значит, мы должны укрепить перевал пушками. Настоящими большими пушками.
— Дядя… — начала было Дороти, но осеклась. Ее советов не просили. Она — просто женщина.
— Что?
— Прости, дядя, я не должна была вмешиваться в разговор мужчин.
— Где мы достанем пушки? — спросил король.
— Мы можем купить их, — ответил старый генерал, дергая себя за длинный седой ус.
— В Сиаме?
Полководец обрадованно кивнул. Словно до этого не был уверен в такой возможности.
— Сиам всегда рад помочь нам против Бирмы, но он предпочел бы получить нашу свободу, к тому же Сиам сейчас и сам переживает тяжелые времена. Они боятся французского вторжения.
— Можно купить пушки в Индии? — спросил Бо Нурия.
Полководец отрицательно покачал головой.
— Я не люблю пушек. Это — не оружие для благородного воина. Но я видел во время похода на Манипур, что могут сделать пушки даже с боевыми слонами. Нам нужны пушки.
Король отпустил полководца.
Когда они остались одни, он резко повернулся к Дороти.
— Говори, что ты хотела сказать.
— Я ничего не понимаю в войне, — сказала Дороти.
— Но ты жила среди англичан. Ты можешь знать нечто, избегшее внимание моих советников.
— Я плыла сюда на большом корабле «Глория», — сказала принцесса. — И знаю, что в трюме «Глории» лежали большие морские пушки, которые англичане намеревались выгрузить, поставить на лафеты и совершить поход на Аву.
— Не может быть!
— При мне об этом говорила жена английского фактора Джулиана Уиттли.
— И что она еще говорила?
— Впрочем, — Дороти усмехнулась, — все это не важно, потому что пушки попали к французскому пирату Сюркуфу вместе с «Глорией».
— Да, ты говорила мне о пирате. Но никогда — о пушках.
— Не было смысла. Я даже забыла о них.
— Это жаль. Ты должна была рассказать мне об этом раньше. Потому что для меня важно знать о планах англичан против Авы. Я не подозревал, что у них созрело желание завоевать великое королевство.
Дороти стало жаль дядю, ведь для него Авское государство было вершиной земного могущества. А даже Дороти знала, что оно далеко уступало тем королевствам в Индии, которые уже покорились английским пушкам.
— Второй корабль, который вышел вместе с нами из Лондона, — сказала тогда Дороти, — называется «Дредноут», то есть «Устрашающий». Это старый линейный корабль британского флота.
— Линейный корабль?
— Значит, самый большой на флоте.
Дороти поняла, что и в европейском флоте она, как дочка бывшего моряка, разбиралась куда лучше, чем ее августейший дядя. Но время ли сейчас объяснять, что во время морских сражений самые большие корабли строятся в линию и эти линии идут навстречу друг дружке, стреляя из всех пушек…
— И он тоже везет пушки?
— Нет, у него много своих пушек, — сказала Дороти. — Но он должен был зайти в Калькутту и взять на борт полк индийских солдат, сипаев. Теперь же поход сорвется… Англичане не посмеют отправиться на север без поддержки артиллерии.
— Ты рассуждаешь, как генерал, — улыбнулся дядя. — После охоты ты мне подробнее расскажешь о намерениях англичан и о том, как они хотели завоевать Авское королевство. Это смешно.
Но Бо Нурия не смеялся.
Во дворе прозвучал рог — сигнал начала охоты.
— Иди, девочка, — приказал Бо Нурия, — оденься для охоты. Я тоже переоденусь. Из-за того, что завтра война, мы не желаем сегодня менять нашу жизнь.

Кир Булычёв

Редакция Даниила Алексеева

Зеркало Зла

Часть 8. Поле битвы демонов

Глава 4. Посланцы Ада

Охотились на мунтачков — небольших оленей, изящных и быстрых. Небольшое стадо их подняли на самом берегу Кангема, в редком прозрачном лесу. Охотники гнались за оленями около часа, кони вконец уморились, на запасном коне король ускакал вперед — он был упрям и никогда не возвращался с охоты без добычи. Остальные охотники устроили перевал, слуги стали готовить привезенную из Лиджи пищу, Дороти спустилась к широкой быстрой реке, прозвище которой — Кангем — Отец Лигона. Когда-то фокусник Фан говорил ей, что на огонь и бегущую воду человек может смотреть всю жизнь.
Дороти чувствовала какую-то тревогу, неудобство, ей все время хотелось уединиться, не видеть людей, словно она ждала свидания, которое нельзя было открыть другим людям. Сначала она отнесла это состояние на счет рассказа шпиона из Авы. Ну зачем, зачем королю Бодопаи идти походом на Лигон? Ведь Лигон никому не мешает, он хочет лишь одного — чтобы его оставили в покое…
— Я должна найти корабль… Какой корабль? Летающий корабль. Летающих кораблей не бывает… Это был чужой летающий корабль…
Дороти вскочила. Она испугалась — она почувствовала, словно кто-то забрался в ее голову и разговаривает с ней. Колдовство? Ее околдовали!
— Это не колдовство. Это ты сама… это я сама. Какой корабль? Я должна спросить о нем у дяди и у Бо Пиньязотты. Местные люди знают, что случилось в горах пять лет назад. Я должна отыскать там три вещи — Зеркало Зла, Перстень Угрозы и Венец Власти. Они были на том корабле. Я не знаю никакого корабля. Разумеется, не знаю, но я должна его найти…
Два голоса в ее голове все время путались, невозможно разобраться, кто и когда говорит. То ли это сама Дороти, то ли некто чужой.
— Здесь кто-нибудь есть? — вслух произнесла Дороти.
Берег был пуст — далеко, на склоне, слуги готовили пищу, а охотники отдыхали, беседовали, ожидая возвращения короля.
Голос замолк. Но осталось желание.
Желание найти корабль, летающий корабль… Такого не бывает даже в книжках.
— Кто ты, кто говорит со мной? — спросила себя Дороти.
И ответа не последовало, потому что внутренний голос — это ты сама. И вопросы ты задавала сама себе.
Грузный, седой Бо Пиньязотта спустился к воде. По обычаю племени его волосы были выбриты спереди до половины головы, а сзади заплетены в длинную седую косицу. Такими же косицами казались усы, свисавшие от углов рта и делавшие полководца похожим на старого сома.
В мешке у пояса он носил с собой все, что может пригодиться в дороге охотнику. Сейчас он достал оттуда деревянную миску и зачерпнул воды из Кангема. Он пил, запрокинув голову, вода лилась ему на кожаный панцирь. Напившись, он спросил:
— Ма Доро хочет пить?
— Нет, спасибо, дядя, — сказала Дороти. Обращаясь так к старому воину, она подчеркивала свое уважение.
— Ты почему сидишь одна? Ты чураешься нас, диких людей?
— Неправда, я так не думаю… Скажи, дядя Пиньязотта, правда ли, что несколько лет назад в наших краях спускался корабль с неба?
— Ты откуда знаешь?
— Мне говорили служанки.
— Об этом говорить нехорошо. Поунджи из монастыря тоже так думают. Это были дикие посланцы Ада. Зачем нам знаться с ними?
— А что случилось? Не отворачивайся, дядя, ведь я все равно узнаю.
— В этом нет тайны… Просто об этом не говорят. Пять лет назад в долине Люнге, вон за теми горами, спустился сосуд злобы. Так его назвали старики. Некоторые пошли туда посмотреть, что за круглая миска спустилась с неба. Но те, кто пошел, не вернулись живыми. Демоны, которые были в миске, убили наших людей.
— А потом?
— Они недолго пробыли у нас.
— Они улетели?
— Некоторые улетели. Немногие. Другие остались…
— И что же?
— Потом они стали воевать между собой.
— Почему?
— Злые демоны не говорят людям, почему они воюют. Но на горы упала ночь, и те, кто был близок к их месту сражения, умерли.
— Люди умерли?
— Некоторые деревни до сих пор стоят пустыми. Ты увидишь там только дома. Люди умерли.
В Дороти существовало понимание того, о чем говорил Бо Пиньязотта. Она знала о воздушном корабле куда более всех обитателей Лигона, но она не могла понять, откуда происходит это знание. Ведь никто не объяснял ей, что далеко в небе есть другие Земли, на них живут другие люди, что не злые демоны прилетали в долину Кангема, а жители дальней звезды, которые перед тем украли из своего дома некие волшебные предметы. А потом, судя по всему, оставили их здесь. Потому что победители в бою, разгоревшемся в джунглях, не думали о трофеях — они спешили унести ноги от заразы, исходившей от их оружия. И что самое удивительное, Дороти знала, что оружие тех пришельцев было заразным, несло в себе воздушный яд, который не только убил обитателей нескольких горных деревень, имевших несчастье жить поблизости от места боя, но следы этой заразы остались в лесу и сегодня, людям нельзя подолгу оставаться там. Недаром местные жители боятся тех мест и никогда не ходят туда на охоту. Да и в деревнях снова не селились. А тот, кто ночевал в пустом доме, обязательно заболевал и умирал… Но почему ей надо идти в такое плохое место? Какое дело ей до Зеркала Зла и Венца Власти?
Этот вопрос Дороти задала себе не потому, что боялась или не хотела увидеть поле битвы пришельцев с другой звезды. Но она не видела разумной причины, почему бы ей туда захотелось. А внутренний голос, который все время присутствовал в размышлениях и разговорах, почему-то не шел на подмогу, словно удовлетворялся ее согласием отправиться в джунгли и найти три волшебных предмета… Могу ли я сказать правду моему дяде? Нет, он не поймет, о чем ты говоришь, он решит, что ты — орудие злых демонов, которые порой овладевают душой человека и делают его безумным. Тогда тебе уже никогда не попасть в лес. Но, может, мне и не надо туда? Нет, Дороти, ты должна это сделать. Ради самой себя. Почему? Поверь мне! Но почему? Мы с тобой поможем другим людям…
Дороти сжала ладонями виски, спор с самой собой пугал ее — может, и в самом деле она сходит с ума?
К реке сбежал простодушный глухонемой сын генерала Нга Дин. Он считался самым сильным витязем королевства, гордился этим, любил подраться, а Бо Пиньязотта, хоть и любил его, расстраивался, что сын у него никогда не станет полководцем.
Бо Пиньязотта приказал жестами сыну принести принцессе миску холодной воды.
— Выпей, госпожа, — сказал он. — Ты побледнела. Ты устала. Тебе трудно на охоте с мужчинами.
— Нет! — сразу ответила Дороти.
Старый воин засмеялся.
— Бирманские девушки никогда не ездят на охоту с мужчинами, но знатные девушки Лигона и горных племен умеют охотиться, как мужчины. Не расстраивайся, ты еще научишься. Ведь ты не училась этому в стране англичан?
— Я не училась. Но разве я плохо езжу на лошади?
— И этому ты научишься, — ушел от ответа генерал.
И тут Дороти догадалась — конечно же, она знает, что сказать дяде!
— А вы сами были там, на месте сражения? — спросила она Бо Пиньязотту.
— Зачем мне быть в таком плохом месте? Уж лучше погибнуть в бою, как написано в моем гороскопе, чем мучиться болезнями.
— А кто-нибудь был?
— Были те, кто попал туда случайно.
— И все умерли?
— Обо всех не скажу.
Нга Дин стоял близко, всматривался в движение губ, но понимал не все и из-за этого сердился.
— Значит, кто-то остался живой? — спросила Дороти.
— Наверняка, — ответил генерал.
— И в Лиджи?
— Нет, в Лиджи такого человека я не знаю.
Но, может быть, радиация уже нивелировалась там, опустилась до пределов, выносимых человеком? О чем я думаю? Я не могу думать словами, которых я не знаю. Радиация — это слово, которым обозначают… заразу. Да, воздушный яд, которым отравлены те люди. Со временем зараза уменьшается и постепенно пропадает совсем. Но я хорошо подумала об оружии для моего дяди? Нет, это опасно, нельзя ему получить оружие, к которому он не готов. Значит, мы знаем другой способ попасть туда? Может быть, убежишь, Дороти? Зачем? Чтобы проникнуть в джунгли и найти то, что нам надо найти. Я не хочу умереть в джунглях от когтей тигра или стрел диких племен. Я — принцесса Лигона! Ах, какая ты, к черту, принцесса! Ты лондонская девчонка… Не смей так говорить. Мне не хочется идти в зараженное место ради тебя, которая меня не ставит и в пенни… Прости меня, Дороти, я же — сама ты! Неправда, ты — другой человек, который забрался ко мне в мозги. Уйди! Уйди, я тебе приказываю!
И наступила тишина. Нет, не наружная — снаружи все также шумели сосны, наклонившись, старый генерал спрашивал: «С тобой все в порядке, принцесса?» Тишина царила внутри — то, второе существо, исчезло…

Кир Булычёв

Редакция Даниила Алексеева

Зеркало Зла

Часть 8. Поле битвы демонов

Глава 5. Упрямство Дороти

Король Лигона возвратился к остальным охотникам через час. Спереди через круп коня был перекинут маленький олень. Бо Нурия был доволен собой и принялся издеваться над родственниками и друзьями, которые не умеют охотиться и которым лучше сидеть дома. Те отшучивались, они уже напились рисовой водки и наелись. Никакой король им не был страшен. Да и король понимал, что сейчас он им не владыка — они сами себе господа.
Бо Нурия не стал пить водку, он уже возвратился к заботам и дурным мыслям, но ему не с кем было говорить, кроме племянницы, потому что остальные были пьяны либо, как Бо Пиньязотта, немолоды и заснули на привезенных из города шкурах.
Дороти тоже хотела поговорить с королем.
— Дядя, — сказала она, — на твоих землях, как мне сказали, была война между чужими людьми, которые прилетели со звезд.
— О чем ты говоришь? — Король отщипывал куски лепешки и запивал горным пивом.
— Мне рассказывали многие. Даже уважаемый Бо Пиньязотта.
— Старик выживает из ума.
— Я позову его, и он все повторит.
— Я знаю, о чем они все сплетничали. Пять лет назад здесь были злые духи. Потом они убрались восвояси.
— Ты веришь в злых демонов?
— Как можно в них не верить, если они живут везде? Если злые наты живут на каждом большом дереве, в каждом покинутом доме?
— Я не верю в злых натов, но я верю в злых людей.
— Откуда же они заявились?
— Со своей звезды.
— Тогда это тем более наты. Под видом людей. Это бывает. Такие демоны особенно опасны.
— Но они воевали между собой.
— Нет предела наглости и злобе натов.
— Мне говорили, что там осталось их оружие.
— Может быть.
— Оно может пригодиться нам?
— Не может пригодиться человеку оружие демонов.
— Мы не видели демонов, мы не видели их боя, мы не видели оружия! — возмутилась Дороти. — Даже в момент, когда нам нужна помощь с любой стороны, когда нам нужны пушки, в это время ты не хочешь посмотреть. Только посмотреть!
— Это слишком опасно.
— Опаснее, чем армия Бодопаи?
— Я не знаю, Ма Доро… я не знаю. И ты для меня чужая. Ты не боишься богов. Может, у тебя есть свои, английские боги?
— Я поеду туда. Я думаю, что после их войны остались нужные для нас вещи.
— Не смей! Там таится смерть! Там даже птицы не пролетают.
Черты лица Бо Нурии исказились гневом и страхом — он на самом деле испугался за свою наследницу. Ведь для него бирманская армия — это зло понятное: это слоны и кавалерия, это пушки и пехотинцы, это, в конце концов, сборщики налогов и оккупационные власти. Но иметь дело с натами, злыми демонами с неба, может, и погибшими, но опасными, он не собирался.
— Если ты не дашь мне людей, я поеду сама, одна, — ответила Дороти.
— Кто подучил тебя?
Вот именно — подучил. Кто подучил меня? Но внутренний голос молчал вместо того, чтобы подсказать, как убедить дядю.
— Если мы найдем там пушки или ружья, то мы сможем воевать с бирманцами.
— А ты знаешь, сколько нужно для этого пушкарей?
Дороти понимала, что дядю не переспоришь. Он упрям… как она сама.
Более того, Дороти уже поняла, что, даже если она никогда не услышит внутреннего голоса, если никто не попросит ее отправиться к месту битвы пришельцев со звезд, она все равно туда попадет. Несмотря на препятствия, на заразный воздух, на всех демонов мира — теперь уже решало упрямство Дороти Форест, из рода Хмаунгов.
Так она и сказала дяде, садясь на коня и направляясь обратно во дворец. Пиры с мужчинами ее не интересовали.
Во дворце, пока не приехали охотники, Дороти разговаривала со служанками и слугами — она хотела узнать все что можно о сражении в джунглях и о том, где же оно происходило. К вечеру она уже знала, в каком направлении надо ехать от Лиджи, чтобы отыскать ту долину.

Кир Булычёв

Редакция Даниила Алексеева

Зеркало Зла

Часть 8. Поле битвы демонов

Глава 6. Находка

Дороти больше не беседовала о битве с дядей, но знала, что поедет в джунгли. Следовало лишь выбрать время, а это было нетрудно, потому что король Лигона спешил завершить важные поездки по соседним горным княжествам, прежде чем зарядят дожди и горные дороги станут непроезжими. Следовало лишь подождать очередной отлучки дяди.
Дороти подождала три дня. На четвертый Бо Нурия выехал к князю озера Инь, мелкого, прогретого солнцем водоема длиной в тридцать миль, на котором стояло на сваях несколько деревень, а жители передвигались между деревнями на лодках. Он предлагал Дороти поехать с ним, но она сослалась на недомогание.
Дороти знала, что дядя пробудет три дня. Поэтому она тут же приказала оседлать для нее к следующему утру белую лошадь и дать еще одну, вьючную. На конюшне быстро исполнили приказ принцессы. Дороти нарисовала для себя на пальмовом листе маршрут. По ее расчетам, если она переночует по дороге в небольшой деревне, то на второй день сможет перевалить через невысокую гряду в соседнюю безлюдную долину, где и произошло сражение.
На рассвете лошадей подвели к крыльцу принцессы. Она уже оделась удобно и просто — в широкие короткие штаны и куртку, какие носят горцы, поверх куртки Дороти натянула кольчугу, как будто собиралась охотиться на медведя или кабана. Еще она взяла два больших кинжала с волнистыми, как кудри, лезвиями и пистолет, который спрятала в седельную сумку. В другую ей положили на три дня припасов.
Во дворце Дороти сказала, что поедет по долине Кангема, чтобы помолиться в монастыре Трех пагод. Никто не задавал вопросов и не ставил под сомнение слов повелительницы. Старший слуга спросил только, почему принцесса не берет с собой охраны, но Дороти сказала, что едет по местам мирным, кто посмеет напасть на нее.
Сначала Дороти ехала вниз по берегу реки, но через час, когда она убедилась, что за ней никто не следит, за одной из деревень она взяла от реки вверх, перевалила в долину и по узкой дорожке, соединявшей деревни в соседних долинах, пробралась к неизвестной речке. И к вечеру оказалась в деревне горцев ва, последнем населенном месте по дороге к проклятой долине.
В деревне были только женщины, дети и старики — мужчины и подростки ушли на большую охоту. В этой деревне жили ловцы слонов, они устраивали облавы и подбирали детенышей слонят, которых потом воспитывали в больших бревенчатых загонах за деревней — большей частью для лесных работ, а некоторых, самых сильных и умных, для боя. Сейчас загоны пустовали, потому что подросших слонят охотники ва продали в Лиджи, а некоторых своим соседям — каренам.
Дороти не стала говорить женщинам, старикам, что она принцесса Лигона. Она переночевала в большом доме, в котором жили семейные горцы. Высокий узкий дом был разделен на отсеки невысокими перегородками, в каждой комнате помещалась малая семья.
Всю ночь принцессу кусали блохи, рядом плакал больной ребенок, летучие мыши носились всю ночь над головой, словно у них шли соревнования по умению летать. Дороти уже жалела, что не открылась, тогда бы ей выделили дом отсутствующего вождя. Когда рассвет еще только занимался, она вылезла из-под своего одеяла и вышла наружу. Небо начало светлеть, наполовину оно было закрыто облаками, но и той части, которая оставалась чистой, было достаточно, чтобы осознать величие неба — такого просторного небосвода Дороти не видела даже в Лиджи, потому что все же столица располагалась в долине между пологими, заросшими лесом хребтами. Здесь же, на плоскогорье, между небосводом и человеком не оставалось никаких преград.
Дороти пошла к обрыву, что вел к реке. Ее шум глухо доносился снизу. Закричала ночная птица… Луна и звезды отражались в реке, и она казалась серебряной лентой, состоявшей из звезд. Недалеко от реки алой точкой тлел костер. И Дороти даже показалось, что она видит коней, стоящих на берегу. Наверное, пастухи стерегут там табун, подумала она.
Дороти возвратилась в деревню, но залезать в сдавленную духоту большого дома не хотелось. Да и сон убежал… Если бы только не было так холодно! Свежий воздух был ледяным, как бывает в декабрьском Лондоне. Дороти ступила в лужу, оставшуюся от дневного ливня, под ногой хрустнул тонкий лед. Недаром бирманцы так не любят забираться в горы и стараются, чтобы горцы враждовали между собой, были слабыми и покорными.
Старая женщина выбралась из большого дома и стала разводить огонь в большом, выстланном камнями очаге. Вскоре к ней присоединилась еще одна — она притащила котел с водой от близкого ручья. Деревня просыпалась с рассветом. Никто не обращал внимания на Дороти, которая была рада возможности выехать пораньше.
Когда она завтракала в большом доме вместе с женщинами, она спросила соседку:
— Это лошади вашего селения там, внизу, у реки?
— Нет, — сказала женщина, — это чужие люди.
— Из Лиджи, — добавила старуха, сидевшая дальше от Дороти.
— Они едут за тобой, — сказала третья женщина.
Дороти насторожилась — кому потребовалось выслеживать ее?
Она подняла к глазам колечко — в большом доме было сумрачно.
Камешек в колечке не потемнел. Но это еще ничего не значило. Ведь те люди были далеко от нее — колечко могло и не уловить опасности.
— Что им нужно? — Дороти хотела сказать это про себя, а вышло — вслух.
— Они давно едут за тобой, — сказала всеведущая старуха, — от самого Лиджи, но не приближаются. Они не хотят, чтобы ты их видела. Будь осторожна, принцесса.
Господи, им тут и это известно!
— В горах даже птицы разносят вести, — засмеялась молодая женщина, которая кормила грудью ребенка. Почувствовав смущение Дороти, все остальные присоединились к ее смеху. Они не хотели обидеть гостью, просто им было непонятно, как можно не заметить таких простых вещей.
Дороти поднялась.
— Я еду к тому месту, где был бой демонов пять или шесть лет назад, — сказала она. — Кто мне покажет туда тропу?
— Той тропой давно никто не ездит. Это плохая долина, мертвая долина, — сказала старуха. Она вытерла жирные от кунжутного масла пальцы о плоскую обнаженную грудь. Здесь люди совсем не боялись холода.
— Вы только покажите мне тропу.
Старуха велела женщине, кормившей младенца, выйти с Дороти. За ними выбежали мальчишки. У коновязи мальчишки отвязали лошадей принцессы, а женщина подержала Дороти стремя, когда та влезала в седло. Ребеночек плакал, он был недокормлен.
Мальчишки проводили Дороти до выезда из деревни, до ворот в изгороди, защищавшей посевы от кабанов и оленей. Дороти надеялась, что преследователи не заметили, что она уже отправилась в путь.
Тропинка, сначала утоптанная, видно, по ней ходили люди селения по разным делам в окрестностях, постепенно становилась все уже, вот уже и молодые стебли бамбука выросли посреди нее, дальше ее завалило небольшим оползнем.
Лошади шли осторожно, неуверенно.
Раза два Дороти останавливалась, проехав открытое пространство, чтобы убедиться, что за ней нет погони. Но ничего не услышала и не заметила.
Наконец тропа перевалила через хребет по пологой лощине между двумя покатыми вершинами, и перед ней в просвете между могучих, но согнутых ветрами деревьев открылась долина, где когда-то сражались демоны.
Долина была тихой и мирной — ни одного дымка не поднималось над ней, ни единой террасы не было засажено рисом или ячменем, ни одна тропа или дорога не нарушила девственность леса: природа в муссонных лесах за несколько лет залечивает все раны, нанесенные ей человеком.
В Дороти вдруг возникло ощущение чужого присутствия, будто проснулся внутренний голос, проснулся тревожно, он ничего не говорил, но безмолвно торопил ее, чтобы она скорее спустилась, скорее нашла необходимое и скорее возвратилась обратно, под защиту хребта, замыкающего долину.
Однако лошади не могли спешить, спускаясь по крутому склону по едва различимой тропе. Так что Дороти, хоть и встревоженная внутренним предупреждением, спускалась медленно, чувствуя опасность, которая происходила не от чужого присутствия, а наоборот, от тишины, царившей в долине. Казалось, отсюда даже улетели все птицы, так молчалив был лес, зато растения, чем ниже опускалась Дороти, тем более удивляли ее своими необычными размерами и формой листьев. Казалось, злые духи состязались здесь в издевательстве над привычными формами растений. Неприятно было, когда ветки касались тебя, когда ты вдыхала тяжелый запах, исходящий от земли, покрытой разноцветными лишайниками.
Но тем не менее Дороти продолжала свой путь, хоть и испуганная увиденным, но не настолько, чтобы страх преодолел желание увидеть поле битвы звездных людей и найти Зеркало Зла, Перстень Угрозы и Венец Власти. Эти сокровища, о которых ей рассказал внутренний голос, должны быть прекрасны и сверкать так, что лес не сможет их скрыть, если они и на самом деле оставлены здесь теми, кто был побежден.
Спуск в долину занял около часа. Дороти устала, устали лошади, и ей пришлось остановиться на широкой прогалине, чтобы отдохнуть.
Постояв на месте несколько минут, Дороти, спешившись, повела своих лошадей дальше — в неподвижном влажном воздухе долины не хотелось оставаться.
Неожиданно спереди деревья расступились, и Дороти оказалась в мертвой деревне, о которой совсем забыла.
Посреди обширной и еще не заросшей бамбуком и кустами поляны стоял Большой Дом. Его крыша в середине провалилась. Покосились, а то и рухнули дома вождя, жреца и дом для молодых охотников. Дальше начинались поросшие гигантскими лопухами и высокой травой поля.
Дороти прошла по площади, утоптанной за много поколений настолько, что трава не смогла еще пробиться сквозь слой глины. Скорее, торопил Дороти внутренний голос или, может, не голос, а необъяснимый страх перед опасностью, у которой нет имени.
Копыта лошадей гулко застучали по площади.
— Давайте, давайте скорее! — торопила лошадей Дороти.
Она старалась не глядеть на дома. Она боялась увидеть там скелеты жителей деревни. Хотя, вернее всего, их похоронили охотники, набредшие на мертвую деревню… если сами не умерли.
За деревней Дороти отыскала забытую дорогу, которая привела ее к горной речке, скорее, ручью — долина была расположена довольно высоко в горах, и потому потоки еще не успели выкопать себе глубоких ущелий.
Дальше Дороти шла вдоль реки.
Уже скоро, поняла Дороти. Уже совсем скоро. Я знаю. Или это чужие мысли?
И тут она вышла к обширной пустоши, спускавшейся к реке. Посреди нее темнел, опаленный адским пламенем, запекшийся круг размером с городскую площадь, будто небесная сковородка богов упала здесь.
И не надо было подсказки — Дороти уже догадалась, что видит то место, на котором пять лет назад опустился корабль с чужой звезды, и был он так тяжел и горяч, что испепелил растительность и превратил землю в камень. Ничто земное не могло бы совершить такого насилия над почвой.
Не наступай, объезжай пятно, проговорил внутренний голос. Не приближайся…
Но Дороти не могла послушаться собственных страхов, потому что ей надо было решить, куда держать путь дальше.
Здесь, на запеченном, звонком глиняном круге не было никаких следов войны. Да и не могли звездные люди воевать под собственным кораблем. Значит, надо ехать дальше… Вниз по реке или наверх? Справа к реке близко подступали скалы и каменистый скат уходил наверх, не оставляя свободного места на берегу, налево же, вверх по течению, берег реки был плоским, заросшим кустарником и кущами бамбука — все это могло появиться здесь за считанные годы, а раньше по берегу тянулись поля.
Дороти повернула лошадей вверх по реке, и скоро тропинка прервалась, и пришлось пробиваться сквозь кусты, держась как можно ближе к берегу. Кусты и бамбук здесь были удивительными, даже более странными, чем перед перевалом, — листья бамбука потеряли форму, раздваивались, а то принимали форму кленовых листьев, а стволы изогнулись и ветвились, словно это был не бамбук, а ивы. Но зато вымахали эти заросли ярдов на двадцать, и пробиться сквозь них было очень трудно.
Дороти готова была повернуть назад и поискать другую дорогу, выше по берегу, тем более что лошади волновались, ржали, старались повернуть обратно, но тут ее глазам предстала странная картина — она увидела нечто блестящее над головой. Приглядевшись, поняла, что видит металлическое кольцо в пядь диаметром, которое, видно, валялось на земле, и сквозь него пророс побег бамбука. За пять лет побег превратился в ствол, подобный пальмовому, и кольцо поднялось на два человеческих роста, так как такой толщины достиг ствол бамбука.
Более того, кольцо вросло в ствол, и еще год-другой — и его никто не отыщет, оно зарастет тканью бамбукового ствола, и лишь когда ствол обрушится, сгниет, кольцо снова покажется на поверхности, а может быть, и останется навечно погребенным под трухой и перегноем джунглей.
Дороти решила взять кольцо с собой — может, она ничего больше не найдет, но кольцо будет доказательством ее правоты: битва между звездными пришельцами все-таки была, и следы ее остались в лесу. Если бы это была битва между демонами, то ни одной настоящей вещи остаться после них не могло, ибо демоны бьются условными, несуществующими для людей копьями и мечами.
Дороти вытащила нож и постаралась срезать ствол бамбука, но он был настолько толст и крепок у основания, что, помучившись несколько минут, девушка была вынуждена отказаться от своего намерения.
Тогда она решила, что займется бамбуком на обратном пути, если не найдет ничего более интересного, а сейчас она пройдет немного дальше пешком, хотя бы потому, что из седла можно проглядеть вещи, которые таятся в траве.
Дороти привязала лошадей к стволу бамбука, охваченного кольцом, чтобы не потерять его в кустарнике, и пошла дальше пешком, раздвигая стволы кустов и бамбука… И через двадцать шагов натолкнулась на скелет звездного человека.
Почему она решила, что это звездный человек?
Все объяснялось просто и обыденно — перед ней, почти скрытый в траве и кустах, лежал скелет, объеденный до белизны лесными тварями, но на скелете сохранились остатки странной, облегающей одежды, а главное, его череп был заключен в странный круглый шар, железный сзади и с боков, а спереди снабженный стеклянным прозрачным забралом. Шлем был похож на рыцарский, хотя ничего больше рыцарского на звездном воине не было надето. Зато рядом с ним у пальцев скелета лежало оружие из тонкого металла. Дороти была убеждена, что эта палочка с перекладинами и рукоятью — не что иное, как оружие. И ей было не страшно. И зря предупреждал ее, пугал, гнал прочь внутренний голос — Дороти подняла оружие и принялась нажимать на выступающие из него места. Ничего не случилось.
Отбросив оружие, Дороти пошла дальше, и почти на каждом шагу она натыкалась на скелеты людей, некоторые были в шлемах, другие несли на груди и спине панцири. Между скелетами валялись и другие вещи, значения и смысла которых нельзя было угадать, но Дороти поднимала их и пыталась сообразить, что к чему. Ведь она собиралась доказать дяде, что у звездных людей есть оружие, которое может пригодиться лигонцам в войне с Авским королевством.
А еще через двадцать шагов, выйдя неожиданно к излучине реки, Дороти увидела, как из-под какой-то тряпки, в которую был замотан очередной скелет, сверкнула искра.
Отодвинув ногой тряпку, Дороти увидела то, за чем она сюда пришла. Она нашла зеркало. Зеркало, оправленное в серебро, на серебряной овальной ручке.
Вот так… Все очень просто. Пришла, увидела, победила.
Дороти подняла зеркало. Зеркало было тяжелым ровно настолько, чтобы чувствовать его в руке, но не настолько, чтобы тяжесть была неприятной. За пять лет зеркало покрылось грязью и пылью, Дороти пришлось соскребать грязь ножом, а потом она спустилась к реке и принялась отмывать зеркало. Вода была очень холодной, и потому присохшая грязь смывалась с трудом. Прошло немало времени, даже руки закоченели, но Дороти упрямо терла стекло и рамку, потому что ей не терпелось посмотреться в зеркало.
Внутри Дороти щелкало предупреждение: уходи, здесь оставаться опасно! Уходи отсюда, здесь царит тот самый невидимый газ, отрава звездных пришельцев. Но Дороти не прислушивалась к угрозам — она была счастлива находке. Серебро рукояти и рамки было вылеплено фигурно — среди орнамента и виноградных лоз угадывались маленькие обнаженные танцовщицы.
Ну, вот и готово! Зеркало засверкало. Дороти повернула его к себе и заглянула в него.
Это было… трудно объяснить. Это было как в страшном сне!
Зеркало было глубоким — ты смотрел в него, как в колодец, но колодец не был темным, он отражал свет дня, который окружал Дороти, и в глубине его клубился дым, почти белый и ненастоящий, подобно тому дыму, который умели вызывать мальчишки, кидая в лужу на улице кусочек негашеной извести.
Но самой Дороти в зеркале не было!
Она даже перевернула зеркало и осмотрела его сзади, но тыльная сторона его была серебряной, на ней были вдавлены узоры…
Дороти снова посмотрела в блестящую поверхность… Нет, нельзя было сказать, что зеркало ничего не отражает, ведь и глубина была в нем, и ощущение колодца, и клубящийся белый дым… Скорее зеркало было живой движущейся картинкой.
— Зеркало Зла, — произнесла Дороти. Откуда-то она знает его название. Зеркало Зла… Но… зло в том дыме, или зло скрывается за белым дымом?
Держа зеркало в руке, Дороти поднялась с корточек и хотела было пойти дальше, как увидела, что в белом дыме что-то темнеет. Темное пятно увеличивалось. Дороти, которая не могла оторвать взгляда от зеркала, показалось, что она может различить сквозь дым маленькие черные злобные глаза на лице, покрытом шерстью… Желтые клыки были видны из-под вздернутого носа… Что за чудовище угрожает ей?
Дороти почувствовала топот, треск ломающихся ветвей.
Она обернулась.
И увидела, как из чащи на нее несется, утробно рыча, громадный кабан с торчащими вверх ушами, впрочем, Дороти и не успела догадаться, что это кабан, потому что ей никогда не приходилось видеть диких кабанов, да еще таких длинноногих и мохнатых, какие выводятся в лесу, отравленном невидимым ядом звездных пришельцев.
Не поняв, что это кабан, Дороти все же сообразила, что ей угрожает смертельная опасность, и, прижав к груди зеркало, которое предупредило ее об опасности, она с разбегу кинулась в воду реки, которая здесь была холодна, быстра, но неглубока.
Вода повлекла Дороти по камням и протащила, наверно, шагов двадцать, пока оглушенная девушка не смогла, ударившись о торчащий из воды камень, уцепиться за него свободной рукой.
Ледяная вода била по телу, стараясь оторвать Дороти от камня и потащить ее дальше вниз, но тут Дороти постаралась, опираясь о камень животом, подняться на ноги. Это ей удалось.
И когда она встала, то оказалось, что вода не достает ей до пояса, иначе бы Дороти не удержаться в таком быстром потоке.
Но увидел это и бешеный кабан на длинных ногах. Оказывается, он бежал следом за Дороти по берегу и остановился, замер, рыча, как медведь, у кромки воды — всего в десятке шагов от Дороти.
Он вовсе не намеревался отпустить ее душу на покаяние. Переступая ногами, кабан топтался, с каждым шагом чуть-чуть глубже заходя в воду.
— Уходи! — крикнула ему Дороти. — Ты все равно до меня не доберешься. А если и доберешься, то я убегу на тот берег.
Дороти оглянулась — тот, дальний берег был недалеко, его отделял от девушки трехметровый пенистый, глубокий и страшно быстрый поток.
Кабан улыбнулся.
По крайней мере так показалось его жертве — она увидела, как дрогнули его губы, еще больше обнажились клычищи.
— Ну что тебе от меня надо? Ты же не ешь людей?
И тогда кабан, который, может быть, просто не выносил человеческого вида, сделал еще один шаг вперед — по мелководью. Он был намерен добраться до Дороти.
И как только он сделал второй шаг, то сзади раздался крик.
— Эй! Обернись!
Кабан услышал крик сквозь шум воды и резко обернулся.
Из кустов вышел Нга Дин — глухонемой сын Бо Пиньязотты с мушкетом в руке.
Он тут же выстрелил в кабана.
Тот пошатнулся от выстрела, но не упал, а стал разворачиваться, чтобы выйти на берег и броситься на стрелка.
Нга Дин отбросил мушкет, перезарядить который он все равно бы не успел, и выхватил из ножен кинжал.
И тут следом за молодым воином из кустов вышел старый Бо Пиньязотта. Его выстрел, видно, попавший кабану в глаз, уложил животное на месте. Кабан со всего роста упал на границе воды и травы.
Дороти как стояла, опираясь о камень, так и сползла по нему в воду — ноги вдруг перестали держать.
А Нга Дину это показалось очень забавным, и он принялся хохотать, указывая пальцем на Дороти.
Отец подошел к нему сзади и подтолкнул вперед.
— Иди, — приказал он жестом. — Помоги принцессе.
— Угу, — ответил Нга Дин.
Ни разу не пошатнувшись, здоровяк в несколько шагов дошел до Дороти, подхватил ее под коленки, поднял, прижал к себе и понес к берегу, не переставая смеяться. А когда они приблизились к кабану, то, перешагнув через чудовище, богатырь сделал вид, что хочет кинуть Дороти на зверя.
Но Дороти не смогла оценить шутки, тогда как Бо Пиньязотта дал любимому сыну подзатыльник. Тот поднялся повыше и поставил Дороти на ноги.
Дороти опиралась о протянутую руку старого генерала.
— Как вы успели… Спасибо.
— Я думаю, он бы до тебя не добрался, — успокоил ее Бо Пиньязотта. — Но он мог взять тебя измором. Видела, какое чудовище? Я такого еще не видел, хотя сорок лет считаюсь хорошим охотником. У тебя зеркало? Откуда? Здесь нашла? Странно. Я смотрел, скелеты мужские, демоны…
— У демонов не бывает скелетов.
— Может быть. Тогда люди. Но воины, а зеркало женское.
— Нам нельзя здесь долго оставаться, — сказала Дороти. — Это плохое место.
— Мы знаем, — ответил Бо Пиньязотта. — Все знают. Живьем отсюда мало кто возвращался.
Нга Дин улыбался широко и бессмысленно.
— Я думала, что здесь есть оружие для нас, — сказала Дороти.
— Твой дядя говорил нам об этом.
— Почему вы не испугались ехать сюда?
— Твой дядя и наш повелитель просил об этом.
— Значит, он знал, что я сюда поеду.
— Он сказал, что ты упрямая кошка.
— Я упрямая кошка, — согласилась Дороти. — Я из рода упрямых кошек. Но теперь надо уезжать. Я чувствую, что здесь нехорошо.
— Еще бы, — согласился Бо Пиньязотта. — Я всей шкурой это чую. Ты видела, какие листья здесь на деревьях?
Нга Дин руками начал подавать отцу знаки. Бо Пиньязотта отрицательно покачал головой, потом объяснил Дороти:
— Он думал, что мы возьмем с собой кабана. Но я думаю, что это дьявольский кабан.
— И если он жил тут, то, наверное, он тоже отравлен.
Они пошли обратно, к бамбуковым зарослям. Лигонцы оставили своих коней рядом с лошадьми Дороти.
— Как же вы за мной следовали, что я вас не заметила! — сказала Дороти.
— Мы — настоящие охотники, — ответил Бо Пиньязотта, польщенный словами принцессы.
— Только сегодня на рассвете я видела ваш костер у реки.
— И догадалась?
— Нет, не догадалась.
Лошади вели себя беспокойно, переступали с ноги на ногу.
— У вас есть хороший нож? — спросила Дороти.
— Зачем?
— Вон там, на бамбуке, высоко, железное кольцо. Я хочу его снять.
Бо Пиньязотта приказал сыну срезать ствол бамбука, и Нга Дин справился с этим за несколько минут. За то время Бо Пиньязотта с Дороти осмотрели скелеты звездных людей, которые лежали, скрытые травой. Бо Пиньязотта хотел было взять с собой рыцарский шлем одного из мертвецов, но потом сам раздумал. И Дороти решила, что на нем может быть зараза.
Бамбук рухнул с шумом и застрял на полдороге в тесном лесу собратьев. Освободив его, Нга Дин легко отрезал кусок, в который влезло кольцо. И снял его.
Кольцо оказалось и на самом деле железным, с дырками, в которых, видно, были раньше камни, потому что в одной из них сохранился рубин.
— Этот обруч носили на голове, — сказал Бо Пиньязотта. — Он придерживал волосы. Будешь брать с собой?
— Не знаю, — сказала Дороти.
Уж очень грязным, непривлекательным и дешевым казался этот проржавевший, тронутый ржавчиной обруч.
Но Бо Пиньязотта положил обруч в переметную суму.
— Надо было что-то взять на память, — сказал он. — А то у тебя есть зеркало, а у нас с мальчиком ничего нет.
— Это странное зеркало, — сказала Дороти. — В нем ничего не отражается.
Она протянула зеркало старому генералу. Тот погляделся в него.
— Там дым, — сказал он.
— А когда на меня нападал кабан, — сказала Дороти, — я увидела кабана в зеркале за несколько мгновений до того, как он появился.
— Плохо, — сказал Бо Пиньязотта. — Это зеркало демонов. Может, выбросишь?
— Пускай пока оно будет, — сказала Дороти. — Я покажу его дяде.
Так как они почти ничего не взяли, то вторая лошадь, которую Дороти брала специально, чтобы нагрузить ее оружием звездных людей, пошла домой налегке.
Переночевали они в деревне ва. К тому времени воины уже вернулись с охоты на слонов и пригнали двадцать слонят. Они поражались отваге принцессы и тем более лигонцев. Вождь деревни сказал:
— Храбрость принцессы невысока, потому что она молода, неопытна и не знает опасности. Храбрость Бо Пиньязотты и его сына велика, потому что они знали, что подвергаются смертельной опасности, но их верность господину и долгу была безгранична.
Они пили некрепкое мутное ячменное пиво, слонята топтались за массивной оградой загона и плакали без своих матерей. Рядом с ними стояли ручные слонихи, которые были на охоте рядом с воинами и помогали им отнимать детей у диких слоних и убивать тех, кто злобился. Эти же слонихи несли с собой до деревни кожаные тюки с мясом и шкурами своих товарок. Они служили людям и предали слоновье племя.
Вождь племени опьянел и долго рассуждал о верности и предательстве.
На следующий день они вернулись в Лиджи.
Зеркало ни разу никого не показало.

Кир Булычёв

Редакция Даниила Алексеева

Зеркало Зла

Часть 8. Поле битвы демонов

Глава 7. Дороти разведчица

Еще через два дня возвратился в свою маленькую столицу Бо Нурия.
В своей поездке он встречался и разговаривал с горными вождями. Они обещали ему верность, но не могли обещать силы. Теперь король отправил верных людей, чтобы нанять в Малакке португальский отряд. Если их не будет в Малакке, где голландцы их не жалуют, то следовать в Сиам, чтобы набрать там за драгоценные камни, основное богатство Лигона, отряд японских мушкетеров.
Племянницей он был недоволен.
Она презрела его запрет и рисковала собой в горах. Дядя был рад своей предусмотрительности, ибо с самого начала не поверил в ее смирение и попросил Бо Пиньязотту присмотреть за племянницей.
Зеркалом он не заинтересовался и посоветовал его выкинуть. Потом долго расспрашивал Бо Пиньязотту: неужели в горах не осталось оружия демонов?
— Мне нужны пушки, — повторял он. — Мне очень нужны пушки.
А еще через день из Рангуна приехал армянский торговец, который выполнял там некие просьбы лигонского двора. Вечером король пригласил его к ужину. И Дороти увидела его. Армянский торговец был одет, как настоящий англичанин. Он даже умел говорить по-английски и, когда разговаривал на обеде с Дороти, повторял:
— Будучи христианами, мы ищем поддержки у единоверцев и надеемся быть им полезными.
Армянин рассказал, что в Рангун пришел большой, даже громадный английский корабль. Называется он «Дредноут». Это линейный корабль флота, и на нем, наверное, тысяча или больше сипаев из Калькутты. В Рангуне есть мнение среди торговцев, что мистер Джулиан Уиттли вместе с полковниками, которые прибыли на борту линейного корабля, затевает какое-то дело. Одни считали, что они захватят Рангун и сделают его английским портом, как португальцы сделали с Гоа или Макао. Другие думали, что англичане готовят поход в Аракан, недавно перешедший к Бирме и граничащий с Британской Бенгалией, откуда навстречу им двинется английская армия. Бирманский мьоза — губернатор Рангуна, даже вызывал к себе мистера Джулиана Уиттли, чтобы выяснить, есть ли правда в этих слухах. Мистер Уиттли с гневом отверг эти подозрения.
— А что вы сами думаете? — спросил Бо Нурия у армянина.
— Я думаю, что англичане всерьез планировали захват Рангуна, но в пути потеряли свое второе судно, на борту которого были еще моряки и солдаты, а также тяжелые пушки — без пушек англичане не рискнут напасть на бирманцев.
Когда все разошлись после обеда, король остался с племянницей.
— Ма Доро, — сказал он, — я оставил тебя потому, что ты разговаривала с этим хитрым торговцем и переводила для меня. Я хочу понять, что он думает на самом деле.
— Я думаю, что он ищет свою выгоду. Ему нужна торговля с тобой…
— Еще бы, за то, что он приехал, он заберет у меня рубины за полцены.
— А ты отдашь?
— Ну, не за полцены… — Дядя засмеялся.
— Ты тоже думаешь, что англичане отказались от мысли захватить Рангун? — спросила Дороти дядю.
— Не уверен, — ответил король. — Их корабль «Дредноут» привез много солдат. Что теперь с ними делать? Кормить их и везти обратно? Это так непохоже…
— И я думаю, — поддержала короля племянница, — что мистеру Уиттли невыгодно отказываться от войны. Ведь его могут сделать виноватым, что война не получилась. Значит, надо отыскать других виноватых, а еще лучше — положить в карман короля Англии новую провинцию. Я знаю его жену, она мне рассказывала, какой он тщеславный. Он боится, что время идет, а он упускает свою великую победу…
— Но у него нет пушек, — сказал король.
— Я, конечно, не солдат, — сказала Дороти, — но разве нельзя стрелять из корабельных пушек?
— Нельзя. Они устроены так, — сказал дядя, — что не могут ездить по земле. У них слишком маленькие колеса, такие маленькие, что на них можно только подкатить пушку и откатить на гладкой палубе.
Дороти пошла спать, а ночью она проснулась от того, что решила задачку. Жалко, что нельзя бежать по дворцу в спальню к дяде, нельзя разбудить короля… Она без сна мучилась до рассвета, а с первым лучом солнца послала служанку к королю с просьбой о немедленной встрече.
Бо Нурия сам поднялся на веранду павильона принцессы.
— Что случилось? Что-нибудь серьезное, девочка?
— Скажи мне, а сами пушки, сами их стволы, они одинаковые у корабельных и у сухопутных пушек?
— Да, — согласился король. — И из-за этого ты меня вызвала?
— Неужели ты не понимаешь, как это важно? А что, если сделать для пушек большие колеса, они станут сухопутными?
— Мне надо поговорить с моими пушкарями, но я думаю, что это можно сделать.
— А ты знаешь, сколько пушек на «Дредноуте»?
— Нет.
— Шестьдесят четыре большие пушки! И если мистер Уиттли сделает им колеса, то его война может быть удачной!
— Но это трудно сделать…
— Но если догадаться, то можно сделать?
— Можно.
— Тогда ты должен послать надежного человека, который увидит, снимают ли пушки с «Дредноута», переносят ли их на сушу, делают ли на фактории для них колеса.
— Как это увидишь! Ведь если англичане будут делать это, то в большом секрете. За высокими стенами фактории.
— Неужели тебе некого туда послать?
— Некого… и незачем.
Дворец короля, состоящий из нескольких деревянных строений, окружающих главное здание и множество домов и домиков для прислуги, охраны и всякой придворной челяди, просыпался. Отовсюду доносились голоса, над кухнями поднялись дымки…
— Неужели ты не понял, почему я проснулась ночью и не смогла снова заснуть? — удивилась Дороти.
— Почему же? — Дядя снисходительно улыбнулся, видя, как горячится девушка.
— Потому что еще несколько дней назад ты просто кричал, как тебе нужны пушки! А разве плохи для тебя английские пушки?
— Что?.. Нет, это немыслимо! С чего ты решила, что англичане сделают для них колеса?
— Если они сделают для них колеса, то это будет подарок тебе, мой повелитель. Тогда тебе надо будет приехать на факторию и попросить англичан одолжить пушки тебе, чтобы защищаться от бирманцев.
— Ты несешь чепуху!
— Разве?
— Как мне найти человека, который проникнет на факторию? Они же никого не пустят.
— И меня?
— Как так тебя? Что ты имеешь в виду?
— Я готова сыграть роль потерявшейся и найденной служанки миссис Уиттли.
— Но она тебя продала в рабство!
— Если я об этом не буду вспоминать, кто об этом станет вспоминать? Неужели ты думаешь, что Регина призналась кому-нибудь в своих делах?
— Нет, я не могу рисковать тобой! Они могут тебя убить!
— Лучше меня ты не найдешь шпиона!
— Я не могу рисковать жизнью принцессы Лигона! И я не могу, чтобы принцесса Лигона была служанкой у этой мерзкой предательницы.
— Я думаю, что мне лучше выехать завтра пораньше, — сказала Дороти. — Ты расскажешь мне, с кем я могу связаться в Рангуне. С У Дхаммападой? Или с армянским купцом?
— Нет, ты никуда не поедешь!
— Мой дядя и повелитель! Ты же сам говоришь, что речь идет о судьбе Лигона!
— Я боюсь за тебя! Я тебя так недавно обрел и только-только успел полюбить как дочь…
— Но о моей поездке в Рангун не должен знать ни один человек, — предупредила Дороти.
— Кроме Бо Пиньязотты, — отошел на запасные позиции Бо Нурия. — Он будет сопровождать тебя до Рангуна и останется там, чтобы в случае опасности прийти к тебе на помощь.
— Хорошо, — согласилась Дороти.
И внутренне улыбнулась: даже если старый генерал будет проводить дни и ночи под оградой фактории, он не успеет перепрыгнуть через нее, если что-нибудь случится…
В течение дня король трижды запрещал Дороти поездку в Рангун, но все же она его переломила. И ночью втайне был собран небольшой отряд под предводительством Бо Пиньязотты, который сопровождал принцессу до Рангуна.

Кир Булычёв

Редакция Даниила Алексеева

Зеркало Зла

Часть 9. Темница для принцессы

Глава 1. Сеанс связи

Милодар подошел к саркофагу и долго вглядывался в безмятежное лицо Коры Орват. Профессор Гродно, занятый своими делами, ничем не отвлекал комиссара. Пегги же, которая в последнее время стала ревновать Милодара к спящей красавице, ушла из лаборатории, хлопнув дверью.
— Потерпи, Кора, — негромко произнес Милодар. — Скоро мы кончим этот чертов эксперимент.
Разумеется, Кора ничем не показала, что слышит Милодара, да и не могла услышать, потому что стенки саркофага были совершенно звуконепроницаемы.
Не дождавшись ответа, комиссар повернулся к профессору Гродно.
— Мне кажется, что ее состояние улучшилось? — В конце утверждения прозвучал вопросительный знак.
— Все относительно, коллега, — отозвался профессор. — Разумеется, когда недавно мы наблюдали пик активности, я боялся за состояние мозга Коры. Я уверен, что связи, создавшиеся между мозгом Коры и мозгом ее прапрабабушки, куда сложнее, чем мы допускали. Не исключено даже, что не только Коре известна каждая мысль Дороти, но и Дороти догадывается, что она не одна.
— Она не может нагадить Коре?
— Что мы с вами знаем?! Я вычислил в пике мозговой активности вашего агента элемент страха.
— Коре не свойственно это чувство, — отрезал комиссар, словно профессор покусился на честь всего ИнтерГпола и комиссара в частности.
— К счастью, всем людям, даже вам, комиссар, это чувство свойственно.
— Вы забываетесь, профессор!
— Иначе никого бы не осталось в живых, потому что мы бы бросались под движущийся транспорт.
— Ага, вы шутите, — догадался Милодар. Нехватку чувства юмора комиссар заменял быстрой реакцией и предпочитал видеть смешное там, где обычные люди его не замечали. В некоторых руководящих кругах у него была репутация бесшабашного шутника, что, кстати, помешало ему завершить свою карьеру в главном штабе ИнтерГпола.
— Мой компьютер утверждает, — продолжал доктор, — что в эти часы Дороти находилась на месте сражения мятежников из Эпидавра. В те годы там существовала остаточная радиация. Возможно, опасная для организма. Дороти ничего не знает о радиации, не может ее бояться. Но Кора о радиации знает…
— Вы хотите сказать, что Дороти уже достигла цели?
— Вот именно.
— И вы мне не доложили?
— Я не ваш подчиненный, — ответил профессор, которому уже давно надоел Милодар. Поэтому профессор не мог дождаться, когда завершится эксперимент.
— Я сегодня же перевожу лабораторию в распоряжение ИнтерГпола, — вскинулся Милодар. — Ввиду галактической важности нашей с вами работы.
— Ах, оставьте, комиссар, — отмахнулся маленький профессор. — Может быть, это было реально три месяца назад, когда эксперимент только начинался, но только не сейчас, когда у вас такие неприятности в связи с перерасходом энергии и вашими пиратскими вылазками в прошлое.
— Если бы не мои так называемые пиратские вылазки, — обиженно ответил комиссар, — мы бы до сих пор не знали, где находится наша девушка. И вообще потеряли бы ее след.
— Это не столь важно, — возразил профессор. — Ведь, в основном, связь поддерживает сама Кора с помощью наших приборов, а ваши пиратские наскоки мало чего дали!
— Кто нашел Дороти? Кто устроил Дороти служанкой к Уиттли? Кто вырвал девушку из рук горбатого сексуального маньяка?
— Не думаю, что вашей голограмме было уютно в кувшине, когда в него стрелял из пистолета торговец Рахман!
— Моей голограмме было на это плевать! Она готова пожертвовать собой ради дела.
— И все же, коллега, — вздохнул профессор. — Все же именно нам удалось наладить прямой контакт между Корой и Дороти. И именно нам удалось направить Дороти на поле боя.
— А дальше? — ехидно спросил Милодар. — Вы даже не знаете, отыскала она там что-нибудь или вся операция провалилась?
— Отыскала, — ответил профессор. — Я знаю об этом по реакции Коры. Был момент, когда она испытывала чувство глубокого удовлетворения.
— Что отыскала? Где отыскала? Где это сейчас?
— Наверное, у Дороти.
— Что значит ваше «наверное»? Не исключено, что Дороти не понравилось Зеркало Зла, и она выкинула его.
— Вы знаете, что это не так.
— Не так, потому что она запомнила мои указания… — Милодар кинулся было к двери, к генераторам, намереваясь, плюнув на все, снова нырнуть в прошлое и задать Дороти важный вопрос: где вещи?
Но на полдороге к двери Милодар остановился.
У центрального пульта стояли уверенные в себе, равнодушные ко всему биороботы Управления энергетики. Вторую неделю по решению Совета Земли они не оставляли комиссара ни на секунду, ибо он уже трижды нарушал строжайший запрет на растрату энергии, и из-за него погибли все помидоры в северном полушарии.
Комиссар Милодар при всем уважении к нему руководящих лиц Земли был лишен права приближаться к энергетическим пультам и установкам…
Из своей комнаты вышла улыбающаяся Пегги в синем парике. Она вынесла на подносе две чашки кофе для биороботов. И ее можно было понять — биороботы являли собой молодых загорелых красавцев, облаченных в форменные плавки и каскетки. Так как биороботы были равнодушны к переменам погоды, Земэнерго не считало необходимым тратиться на их одежду.
— Но у вас остался один сеанс, — сочувственно произнес профессор, которому также не нравилось легкомыслие Пегги. — Один сеанс, на котором все решится.
— А мне нужно два сеанса! — В последние дни Милодар пристрастился кусать ногти и обкусал их до мяса. — Мне нужен один сейчас, чтобы узнать, какова добыча Дороти, и еще один сеанс, чтобы приказать ей положить вещи в условленное место.
Профессор пожал плечами. Он понимал, что больше снисхождения к Милодару ждать не приходится. Один сеанс, причем короткий.
— Когда? — спросил Милодар у профессора. — Мне же нужно вызывать эпидаврян на передачу ценностей!
— С этим вы никогда не опоздаете, — возразил профессор Гродно. — Они прискачут, как только запахнет жареным. Материализуются прямо здесь! Это такой народец…
Хоть встреча с начальником империи Эпидавр имела место несколько месяцев назад, память о ней запала в душу профессора.
Милодар подошел к саркофагу. Он умоляюще посмотрел на Кору. Потом осторожно постучал согнутым указательным пальцем по прозрачной крышке саркофага.
— Кора, — произнес он ласково. — Девочка моя. Ты меня слышишь?
Прекрасное обнаженное тело агента № 3 покоилось в туманном инертном газе, не касаясь стенок саркофага. Спящая красавица не слышала своего принца.
— Я готов поцеловать крышку гроба, — сообщил комиссар.
— Я вас понимаю, — сказал профессор.
— Из этого ничего не выйдет, — отозвалась от двери Пегги. Один из биороботов хихикнул. Видно, в него было введено чувство юмора.
Милодар отмахнулся от мелких раздражителей.
— Кора! — умолял он. — Корочка! Ну, когда?
И вдруг губы агента шевельнулись. Чуть-чуть.
— Что она сказала? — крикнул комиссар. Он в гневе кинулся к профессору. — Она же что-то сказала!
— Странно, — ответил профессор и включил компьютер, который должен был по движению губ угадать слово или слова, произнесенные спящей. Профессор долго подбирал частоту и высоту звука, он играл на клавиатуре, как Паганини. И наконец на дисплее появились зеленые буквы: «Потерпите. Я скажу…»
— Я скажу, — повторил комиссар.
Он ударил себя в грудь большим волосатым кулаком.
— Она услышала и постаралась! Для меня.
И, вытирая набежавшую слезу, комиссар покинул лабораторию.
Биороботы чинно поставили на поднос пустые чашки и припустились за комиссаром.

Кир Булычёв

Редакция Даниила Алексеева

Зеркало Зла

Часть 9. Темница для принцессы

Глава 2. Возвращение блудной горничной

Молодая бирманка, одетая бедно, но пристойно, скромно причесанная, в пыльных сандалиях и с шанской котомкой через плечо, подошла к воротам британской фактории в Рангуне часов в двенадцать, когда только закончился яростный, но недолгий ливень, превратил пыль под ногами в грязь и заставил разбежаться всех кули и сипаев, что трудились на обширном дворе фактории, и укрыться под навесами складов и мастерских. Когда же ливень перестал молотить по крышам и по двору, замешивая из пыли жидкую кашу, люди начали выползать наружу, поглядывая на небо — будет ли продолжение ливня или выйдет солнце?
Не случилось ни того, ни другого — облака остались на небе, но просветлели и не угрожали более потопом.
Солдаты, сторожившие факторию и не успевшие от неожиданного нападения дождя закрыть ворота, только-только выбрались из своей сторожки, как молодая женщина прошла мимо них, не привлекая к себе внимания.
Осторожно шагая по доскам, уложенным от ворот к конторе, бирманка внимательно оглядывалась, стараясь понять, что происходит вокруг.
Но человеку постороннему, хоть бы он был наблюдателен, трудно было разобраться в смысле действий десятков человек, спешащих по своим делам, бредущих с грузом по лужам или бегущих к пристани за товаром. Сам главный двор фактории занимал пространство большее, чем базарная площадь в среднем городе, он был окружен множеством складов, а также служебных и жилых помещений, которые образовывали в дальней от ворот стороне некоторого рода лабиринт, ибо теснились, оставив между собой лишь проходы или проезды, в которые не могла бы проникнуть повозка. Правее же к площади примыкал ухоженный и политый газон, на который выходил дом фактора.
Девушка остановилась и постаралась выбрать из бегающих или шагающих по двору людей нужную себе персону. Вот он, пожалуй, подходящий человек — явно местный слуга, китаец. Такой может знать английский и бирманский языки, потому что китайцы всегда учат языки народов, которым служат.
— Простите, господин, — произнесла девушка по-бирмански, сложив на груди ладошки. — Не скажете ли вы мне, где найти госпожу Уиттли?
— Не знаю, не знаю, — отмахнулся от нее китаец. — Если ты на кухню, то иди туда.
— Госпожа Уиттли, миссис Регина, — повторила Дороти. Потом еще раз произнесла эти слова уже по-английски.
Китаец безнадежно моргал, может, попал сюда недавно. Но тут молодой брюнет в расстегнутом красном мундире с лейтенантским эполетом на плече, услышав слова Дороти, с любопытством пригляделся к бирманке, которая показалась ему прехорошенькой.
— Вы говорите по-английски, мисс, — сказал он с легкой снисходительностью. — Первый раз встречаю бирманскую женщину, которая говорит по-английски.
— А разве здесь нет в услужении бирманок? — спросила Дороти, забыв, что она сама — простая бирманка.
Глаза смуглого чернокудрого лейтенанта округлились, и брови полезли вверх.
Но пока глаза и брови удивлялись, язык сам по себе ответил:
— Бирманцы не идут к нам в услужение, — сказал он. — Дьявольски гордый народец, мисс… Ах, простите.
— Ничего страшного, — сказала Дороти.
— Но почему, черт побери, вы говорите по-английски? — потребовал лейтенант.
— Потому что я — англичанка, сэр, — ответила Дороти.
— Этого быть не может! Я голову даю на отсечение…
— Не рискуйте, лейтенант, — сказала Дороти. — Вы можете лишиться головы, а я бы этого не хотела.
Из такого ответа следует, что за месяцы, проведенные в Лиджи в образе наследной принцессы, Дороти приобрела некоторые замашки, скажем, самоуверенной знатной дамы. Ведь знатные дамы являются таковыми независимо от национальности и места приложения их сил.
— Нет, это невероятно! — воскликнул лейтенант. Но тут же поклонился и добавил: — Лейтенант Стюарт, Артур Стюарт, к вашим услугам, мисс.
— Мисс Форест, — сказала Дороти. — Дороти Форест. Очень приятно с вами познакомиться.
И Дороти наклонила голову.
— Так пойдемте же на веранду, зачем нам стоять посреди двора, на нас весь этот зоопарк уставился.
Лейтенант повел Дороти к широкой веранде конторы, где стояли плетеные кресла.
По пути он придержал Дороти под локоток, обходя лужу.
Лейтенант был заинтригован и не скрывал своего любопытства.
— Как вы сюда попали? Почему я ничего об этом не знаю? Такая милая девушка… Простите, мисс, если я показался вам назойливым, но ведь и меня можно понять: я гнию на самом конце света, и вдруг моим очам предстает фея…
— Не надо, сэр, — остановила разговорчивого лейтенанта Дороти. — Но все куда проще, чем кажется, и вы сейчас будете разочарованы.
— Я? Никогда в жизни!
— Я — всего-навсего горничная миссис Уиттли, — призналась Дороти.
— Как? Разве вы не погибли?
— Почему вы так решили?
— Но ведь вас смыло с лодки, на которой бежала от пиратов миссис Регина! — воскликнул лейтенант Стюарт. — Все знают, как она осталась одна…
Дороти обрадовалась случаю, сведшему ее с разговорчивым лейтенантом. По крайней мере, она теперь знала, что ее смыло с лодки. И не надо противоречить госпоже.
— Меня подобрали рыбаки, — заявила Дороти, опустив глаза. — Я чудом спаслась…
— Это невероятно! Идемте, идемте же!
Лейтенант потащил Дороти за руку внутрь дома.
— Миссис Уиттли где-то здесь. Я ее недавно видел. О, как она будет рада!
— Я тоже жду не дождусь, — согласилась Дороти, стараясь вырвать руку у лейтенанта. Но тот держал ее крепко и тащил за собой, как конь тянет за собой плуг.
От быстроты движения Дороти не успевала толком разглядеть комнаты, которые они миновали. Но заметила, как оборачивались в их сторону лица клерков или служащих Компании, сидевших за столами либо занятых важными беседами.
Дороти поняла, что большой дом фактории отдан официальным делам, но ей еще было непонятно, где живет фактор — здесь же или в особом доме?
Ее недоумение было рассеяно, когда лейтенант растворил, не постучавшись, большую дверь, и они оказались в обширной гостиной, как сообразила Дороти, официальной, предназначенной для приемов. Уж очень она была огромна и скучна, и даже несколько плохих темных портретов джентльменов в военных мундирах прошлых лет этой комнаты не оживляло. Посреди гостиной широким полукругом стояли массивные кожаные кресла, от одного вида которых становилось немыслимо жарко. Они окружали низкий тиковый стол, украшенный пустой фаянсовой вазой.
Далее из гостиной приоткрытая дверь вела в кабинет фактора, и догадаться об этом было нетрудно, так как в кабинете размещались письменный стол без чернильницы и книжный шкаф, в котором стояло множество одинаковых томов. Дороти предположила, что видит тома законов Британской империи, ведь их должно быть много, и они рассылались во все фактории и форты, хотя вряд ли их часто брали с полок.
В кабинете тоже было душно, но Дороти лишь успела отметить для себя этот факт и на время забыла о жаре, потому что посреди кабинета стояли прекрасная пышногрудая птица Регина и напротив нее сутулый и скучный джентльмен с мучнисто-белым лицом и породистым носом, как у сэра Уиттли. К сожалению, крепкого подбородка отца Джулиан не унаследовал, ему, видно, от матери достался маленький убегающий подбородок, который встречается в роду Габсбургов и у некоторых иных вырождающихся королевских домов.
Миссис Уиттли была взволнована, она раскраснелась более, чем требовалось в такую жаркую погоду. Миссис Уиттли была недовольна и давала понять мужу, насколько и кем она недовольна.
— Ты слюнтяй! — кричала она мистеру Джулиану Уиттли. — Ты не можешь принять простого решения! Если ты их не повесишь, тебя самого повесят!
Дороти не успела понять, кого имела в виду Регина, потому что та увидела свою служанку, которая резко вбежала в кабинет фактора, держась за руки с легкомысленным лейтенантом Стюартом.
На мгновение Регине показалось, что Стюарт сейчас попросит руки ее горничной — так решительно он выглядел.
Но тот имел в виду совсем иное.
— Простите, сэр! — крикнул он с порога фактору. — Но у меня для вас чудесные новости! Та, которую вы оплакивали…
— А именно? — спросил фактор, медленно переводя рыбьи глаза на бирманку.
Стюарт уже обращался к жене фактора:
— Та, которую вы столь горько оплакивали, миссис, вернулась в ваши объятия!
И с этими словами Стюарт так дернул за руку Дороти, что та не смогла удержаться и налетела грудью на вытянутые вперед руки миссис Уиттли.
— И не бойтесь! — совсем уж развеселился лейтенант. — Это не привидение, а ваша любимая горничная и, как уверяли нас, наперсница, Дороти Форест!
Последние слова прозвучали, словно лейтенант объявлял певца с ярмарочной сцены на площади.
Тут наступила тишина, потому что следовало заговорить кому-то еще, не вечно же выступать со сцены оживленному лейтенанту. И так как мистер Уиттли что-то неразборчиво мямлил, а Регина открывала и закрывала пухлые губки, как сазан, выброшенный на берег, то пришлось заговорить Дороти.
— О, уважаемая миссис Уиттли! — сказала она, призывая на помощь слезы. — Как счастлива я, что смогла вернуться к вам! Я думаю, что в неисчислимых испытаниях, которые выпали на мою долю, ваши молитвы сохранили меня и мою честь.
— Но ведь ты… — произнесла Регина, кривя рот. — Ведь тебя…
— Да, — поспешила помочь Регине Дороти, — да, меня выкинуло волной за борт шлюпки, меня кидало по волнам, как щепку. Но меня спасло весло, которое вы успели кинуть мне вслед, миссис Уиттли.
Тут, к счастью, спасительные слезы достигли глаз, и Дороти искренне прослезилась.
Она смахнула слезы рукой и успела увидеть, как угрожающе потемнел камешек в колечке. Еще бы, подумала она, ведь Регина ненавидит меня звериной ненавистью, потому что боится правды… Но неужели эта мерзавка не сообразит, что я ей стараюсь помочь?
— О спасибо! — всхлипнула Дороти и попыталась поцеловать руку хозяйки, которую та было вырвала, но ее остановил голос супруга, который наконец сообразил, что происходит.
— Так это же твоя служанка! — заявил фактор, словно открыл, что Земля вертится. — Та самая, которая утонула!
Оставив попытку поцеловать руку Регине, Дороти произнесла с чувством собственного достоинства:
— Я не утонула, сэр. Меня подобрали рыбаки, я прожила несколько недель в рыбачьей деревушке… далеко отсюда, среди дикарей. И как только мне представилась возможность, я бежала от них. Не с первой попытки, но мое бегство удалось.
— Почему же вас не отпускали? — удивился лейтенант Стюарт. — Вы бы сказали, что вы британская подданная и фактория внесет за вас любой выкуп.
— Нет, — возразила Дороти, на ходу изобретая романтическую историю. — В меня, к сожалению, влюбился сын местного туджи, то есть старосты. Меня хотели отдать за него. А он такой ревнивый!
— Все равно, — наконец-то Дороти услышала голос Регины. Значит, хозяйка уже взяла себя в руки и поняла, что независимо от поведения служанки, каким-то образом прознавшей о версии, предложенной миссис Уиттли, она должна радоваться возвращению Дороти. Иначе она окажется лгуньей. Вот именно, лгуньей. — Все равно ты должна была настаивать на встрече с британским фактором и сказать им, что выкуп, который я готова заплатить, превышает все их воображение. Не так ли, Джулиан?
— Ну, разумеется, дорогая, — подтвердил Джулиан, который уже догадался, что ему не угрожает выплата выкупа и потому можно быть великодушным. — Я бы не остановился перед любыми расходами!
Последующие полтора часа были весьма занятыми для Дороти, потому что Стюарт успел позвать других офицеров гарнизона, затем пришел капитан «Дредноута», старшие служащие — все дивились на отважную горничную, которая так стремилась к своей госпоже! Англичане радовались счастью двух молодых дам, которым удалось объединиться после столь опасных приключений.
Затем, перед обедом, Регина все же успокоилась настолько, что заявила мужчинам о своем намерении уединиться с Дороти, чтобы обо всем поговорить, а также показать ей комнату, которая все эти недели ждала свою обитательницу, настолько Регина, оказывается, была уверена, что Посейдон не заберет к себе прелестную горничную, не даст погибнуть невинной душе.
Дом фактора находился за главным строением фактории и был окружен газоном с кустами магнолии, затеняющими окна. Два садовника в белых дхоти и тюрбанах поливали клумбы.
Лейтенант Стюарт проводил женщин до их дома, затем церемонно раскланялся, сказав, что с нетерпением будет ждать обеда. Он не скрывал, что очарован Дороти. И именно об этом заявила Регина, как только они вошли во внутренний дворик:
— Только не думай, что на него можно рассчитывать. На тебе он никогда не женится. Жертвы его беспутства рыдают от Темзы до Ганга.
Дороти не сдержала улыбки.
— Я его увидела только сегодня и пока не собираюсь за него замуж.
— Вот именно! — Регина оставила за собой последнее слово.
Регина первой поднялась по лестнице на веранду — врассыпную кинулись слуги. Видно, госпожа держала их в строгости.
Она прошла в гостиную, налила воды из глиняного кувшина в один из бокалов, стоявших на столике. Видно, вода была прохладной, потому что Регина пила с наслаждением и, разумеется, не предложила Дороти. Видно, второй бокал на подносе предназначался самому Джулиану.
— Вообще-то, — сказала Регина, усаживаясь в прохладное кресло из плетеного тростника, — ты правильно сделала, что ко мне вернулась. Но откуда ты узнала, что ты утонула?
Регина уже опомнилась от неожиданной встречи, и ее житейская хватка и природный оптимизм взяли верх над сомнениями и страхами. Она высчитывала, что нужно горничной.
— Мне сказал лейтенант Стюарт, — призналась Дороти.
— Ты хочешь сказать, что шла ко мне, даже не зная, что с тобой случилось?
— Я отлично знаю, что со мной случилось, миссис, — ответила Дороти, — потому что это случилось со мной.
— Ах да, — сообразила Регина. — Пожалуй, ты права.
Наступила тягостная пауза, Дороти решила не прерывать ее. А Регина лишь через минуту заговорила тоном, в котором можно было при желании уловить дробинки раскаяния.
— А что мне оставалось делать? — спросила она. — Если бы я не пожертвовала тобой, то и сама бы оказалась в борделе Омана. Вместо одной жертвы было бы две.
— И вы решили, что для публичного дома достаточно меня?
— Как только бы здесь все уладилось, я тут же послала бы в Оман выкуп за тебя! Немедленно. Ты бы даже не успела привыкнуть к своему счастью. Каждую ночь новый кавалер!
Она уже сама почти завидовала служанке.
— Зачем выкупать? Чтобы я заявилась сюда и рассказала правду?
— Ах, оставь, кому ты нужна со своей правдой! Чье слово важнее? Кому поверят?
— Многие видели клетку на рее, — сказала Дороти. — Наверное, и ваши офицеры.
— Ну что ты мелешь! Ты не представляешь, какое я испытала горе! У меня сердце перевернулось, когда я увидела эту клетку. А я так надеялась, что ты нашла свое счастье с хозяйским сыном.
— А меня никто не спросил.
Вот тут Регина рассердилась всерьез.
— Скажи, чего тебе надо! — закричала она. — Я тебя звала? Ты заявляешься сюда и лезешь сразу к моему мужу, пытаешься соблазнить глупого мальчишку Стюарта… Зачем, скажи, тебе все это нужно?
— А что мне оставалось делать! — воскликнула в ответ Дороти, которая тоже искренне рассердилась. — Что мне делать, если я убежала с арабского корабля и скиталась по трущобам Бирмы. Я боялась… К счастью, мама учила меня бирманскому языку…
— И где ты скрывалась? В публичном доме?
— Нет, при монастыре. Я была прислужницей при монастыре.
— И то слава Богу! Надеюсь, ты не отреклась от христианства?
— Меня об этом не спрашивали. Но в конце концов я не выдержала. Все-таки я не бирманка. Я англичанка. И я решила возвратиться к вам, госпожа, несмотря на то, что была вами обижена.
— Все это в прошлом, в прошлом, в прошлом! — остановила ее Регина. — Ты меня простила, и я тебя прощаю.
— За что? — не удержалась Дороти и чуть все не испортила. Регина насупилась и отвернулась к раскрытому окну. Потом, уловив движение за окном, она ястребом в голубиной шкуре кинулась туда и запустила вниз бокалом. Из-под окна раздался вой.
— Так тебе и надо! Не будешь подслушивать! — крикнула Регина любопытному, которому угораздила бокалом по голове.
От окна Регина возвратилась добродушной хозяйкой, которая после долгих терзаний наконец-то обрела одну из лучших своих вещей и потому сказочно выгадала.
— Сейчас мы будем мыть мне голову, — сообщила она. — Я так соскучилась по твоим рукам.
И Дороти внутренне вздохнула с облегчением, потому что ее план, рискованный, как казалось Бо Нурии, оказался правильным. Когда Регине ничего не угрожало, она была добра к своим вещам.