Депутаты санкт-петербургского заксобрания хотят вынести на референдум вопрос о будущем Исаакиевского собора. На прошлой неделе представители РПЦ попросили городские власти отдать им здание в безвозмездное пользование. Зачем оно им? Можно ли считать происходящее рейдерским захватом? Что ожидает сам музей и не потеряет ли Петербург туристов в случае смены собственника собора? На эти и другие вопросы «Ленте.ру» ответил директор музейного комплекса «Исаакиевский собор» Николай Буров.

«Лента.ру»: Это захват?

Буров: Сложно подобрать подходящее слово. С одной стороны, все законно, но есть масса нюансов, которые делают это требование неприемлемым для нас.

Что же случилось?

Такая ситуация сложилась в связи со сменой руководства нашей епархии. Я с уважением отношусь к митрополиту, но манера общения очень изменилась. Они взяли большевистскую манеру 1920-х годов, только наоборот. Это уже третья заявка по нашему комплексу (включает четыре объекта: Исаакиевский собор, Спас-на-Крови, Сампсониевский и Смольный соборы — прим. «Ленты.ру») за год. Первая — Сампсониевский собор, теперь — Исаакий и Спас-на-Крови.

Были ли раньше попытки отнять музей?

Нет. Были разговоры о том, что надо бы передать Смольный, но они были мягкими, и мы пошли навстречу, стали работать в этом направлении. Да, неспешно, но, к сожалению, административная машина малоповоротлива. Мне до сих пор не дали замену, чтобы я мог перевезти музей и концертный отдел: три рояля мирового уровня, самый большой в Восточной Европе орган, знаменитый камерный хор Смольного собора. Бросить все то, что создавалось десятилетиями, по меньшей мере странно.

Но зачем церкви Исаакий? Там же проходят службы?

В том-то и дело. Наш музей гордился уникальными связями с нашей епархией, мы сотрудничаем уже 25 лет. Отношения всегда были хорошие. Мы помогали всем приходам, которые расположены на наших объектах. Им не нужно было думать ни об охране, ни о реставрации, ни о свете, ни о тепле, ни о воде — ни о чем. Все это мы делали бесплатно. В общем пространстве Исаакиевского собора службы проходят четырежды в год, по главным церковным праздникам, но в приделе Александра Невского богослужения идут ежедневно. Верующие, которые приходят на богослужения, естественно, не покупают билеты, так же как и паломники, которые приезжают к нам со всей страны и из-за рубежа. Но все прихожане — это один процент от общего количества посетителей.

Что изменится для Исаакиевского собора, если его передадут РПЦ?

Для музея — это совершенно точно ликвидация. Наш комплекс всегда жил так: из четырех объектов два — доноры (Исаакиевский собор и Спас-на-Крови), два — реципиенты (Смольный и Сампсониевский соборы).

Сейчас вопрос о передаче Смольного практически решен, в этом году будет решен вопрос и о Сампсонии. Теряя эти два объекта, я сохраняю равновесие. Наоборот, все с облегчением вздохнут, потому что все средства пойдут на содержание двух недешевых объектов. По поводу Смольного я уже даже не грущу, потому что вместо него нам предлагают замену. Концертно-выставочную деятельность лучше, конечно, проводить не в церковном пространстве.

Но Исаакий на сегодняшний день — третий по посещаемости музей России. Мы сделали так, что наша посещаемость выросла до трех миллионов человек, — это сопоставимо с некоторыми станциями метрополитена. В прошлом году его посетили 3,2 миллиона человек, и если бы мне не мешали в этом году, я бы собрал 3,5 миллиона. Это достаточно крепкий бюджет, но это все не упало с дерева. В музее работают четыре сотни сотрудников, многие там по 30-40 лет, и потерять их будет больно и обидно.

Мы платим 50-70 миллионов рублей налогов с наших доходов. В прошлом году мы были признаны лучшим налогоплательщиком России.

К тому же эксплуатировать здания для того, чтобы получать доход, — это одно, а эксплуатировать для того, чтобы постоянно о них заботиться и восстанавливать, — это совсем другое.

До 2020 года реставрационные работы в Спасе-на-Крови и Исаакиевском соборе оценены в сумму не менее 750 миллионов рублей. Как получить эти деньги — я реально вижу. Как получит эти деньги епархия — я думаю, они не очень представляют. Если городские власти пойдут на этот вариант, для меня это будет глубоким разочарованием.

Наш музей уникален тем, что он никогда не получал никаких денег из государственного бюджета, обходится полностью за счет тех средств, которые добывает своей деятельностью.

Церковь сможет поддерживать здания и реставрировать их?

Конечно, нет. Чтобы организовать работу такого сложного механизма, требуется много времени, у нас эта работа шла на протяжении последних 40 лет.

Музей — это не только сбор билетиков и сувенирная торговля, чтобы собрать бюджет. Наш музей —это программы для слепых, обезноженных и глухих, детский отдел у нас один из самых старых в нашей стране, — мы уступаем только Русскому музею и Эрмитажу. Это работа по определенным программам, вплоть до обучающих, которые предусматривают подготовку к преподаванию некоторых ремесел. Это то, чему не учат ни в одном учебном заведении. Музей — это большой организм.

На кого лягут все расходы? На государственный бюджет? Жаль, потому что придется забирать эти деньги у школ, больниц, детских садиков. Можно закрыть пару классов, и на эти деньги содержать собор.

Сможет ли епархия собрать необходимый бюджет? Уверен, что нет. Сможет ли епархия собрать бюджет, который ей очень понравится? Безусловно, да. Но это будет бюджет только для самоутешения, но никак не для поддержания зданий.

Хватит ли у церкви ресурсов лоббировать такое решение?

Административного ресурса может вполне хватить. Церковь же очень энергичная, волевая институция, она способна сделать многое. Но решать, я думаю, должны горожане и гости нашего города.

Петербуржцы уже начали собирать подписи в интернете, чтобы сохранить музей. А вы как-нибудь собираетесь бороться?

Это не мое поле, я надеюсь, что здесь хватит активистов без меня. Я человек нанятый, если меня уволят, я с грустью встану на колени перед коллективом и уйду. Но уничтожать успешный музей — по меньшей мере не по-государственному. Мы должны работать, у нас сейчас самая горячая пора. Летом мы работаем, как крестьяне: нам нужно снять урожай, чтобы зимой было на что жить и на что развиваться дальше.

РПЦ в последнее время пытается забрать и другие здания, вопреки протестам жителей строит храмы в парках. Выходит, все зря и все смирились?

Не знаю. У нас жители отстояли парк «Малиновка». Долго ломали копья, но проект не прошел. Церкви надо строить, вопрос лишь во взвешенности решений. Но это не мой вопрос — как говорится, не моя епархия.

Беседовала Александра Федотова
http://lenta.ru/articles/2015/07/28/church/

Несмотря на утверждение Губернатора о сохранении за зданием "музейной функции" для каждого связанного с музейным делом человека очевидно, что подмена полноценного музея некой музейной функцией едва ли может быть признана начинанием, отвечающим интересам культуры. Музей – не экскурсионная площадка. Музей – это сложная система взаимообусловленных функций, которые просто не могут существовать изолированно. Нельзя проводить экскурсию, не зная, что ты показываешь, а для этого нужна научно–исследовательская деятельность. Нельзя показывать, не думая о том, как размещены предметы, и какие комплексы они составляют, а для этого нужна экспозиционно–выставочная деятельность. Нельзя показывать, не будучи уверенным, что музейный объект защищен от процессов разрушения и распада, а для этого нужна реставрационная деятельность. Наконец, нельзя использовать предмет в процессе коммуникации, не зная, где он находится в научно– организованной системе фондохранилища, а для этого нужна фондовая деятельность. Именно поэтому все разговоры о музейной функции демонстрируют только лишь слабое знание музейного дела и со стороны тех, кто решает сейчас судьбу памятника, и со стороны тех, кто так стремится получить его в безвозмездное пользование.

В качестве одного из базовых аргументов ликвидации существующего музея используется отсылка к историческому прошлому: «Не для того наши предки его строили», –говорят сторонники принятого решения. Однако эта аргументация не выдерживает никакой критики даже с точки зрения логики здравого смысла и самого исторического прецедента. Во-первых, как справедливо отмечают специалисты в области церковной истории, храмы бывают разные. Бывают храмы приходские, рассчитанные на повседневные богослужения, а бывают – мемориальные, изначально выполняющие и функции памятника, монумента, важного для культурной памяти всего народа. Именно таким изначально и был Исаакиевский собор – даже до революции 1917 г. Проводились службы, и в главном алтаре, и в боковых приделах, но все остальное время собор выполнял не менее важную функцию – функцию трансляции определенных идей, образов, значимых и вне религиозного контекста. То же самое делает сейчас музей – он транслирует важный социокультурный код, он сохраняет и передает историческую память. Это изначально было свойственно Исаакиевскому собору. Это сохраняется и сейчас. Во-вторых, сама апелляция к историческому прошлому не всегда верна и возможна при определении функций объекта. Да, у любого объекта культуры есть изначальная функция, то для чего этот объект создается. Но с течением времени он приобретает и новые функции, которыемогут быть не менее значимы для развития и сохранения культуры, чем первоначальная. Культура развивается так и только так. Заморозить, отказаться от новых функций – выступить против ее развития. Храм становится еще и историческим памятником, и новая его функция – музейная – для культуры важна.

Имея статус памятника с 1935 г., Исаакиевский собор представляет собой чрезвычайно сложное архитектурно-художественное единство, включающее 103 настенные росписи, 52 съемные работы, выполненные маслом на холсте, более 300 скульптур и 62 мозаики. Сохранение памятника такой сложности – чрезвычайно кропотливый труд, требующий значительных интеллектуальных и финансовых вложений. В настоящее время это возможно благодаря высокопрофессиональному коллективу и значительным средствам, которые сам музей и зарабатывает. Как этот вопрос будет решаться в дальнейшем – совершенно неясно. В сложившихся условиях, обеспокоенность за судьбу памятника представляется более чем оправданной. Не менее проблематичной кажется и судьба научно-просветительской деятельности, связанной с ним. Министр культуры РФ В.Р. Мединский на недавней пресс-конференции заявил, что «собор должен стать еще более доступным для граждан».

Доступность же памятника означает отнюдь не только отмену входной платы, но и доступность интеллектуальную. И ее как раз в первую очередь. Отменить билеты, открыть двери – самое простое, что можно сделать. Но и самое неэффективное. Необходимо еще и сделать доступным интеллектуально. В настоящее время интеллектуальная доступность осуществляется коллективом экскурсионно-методического отдела музея, который в построении и реализации экскурсии исходит из общекультурных предпосылок, одинаково близких представителям всех сообществ многонациональной и многоконфессиональной России, а также многочисленным иностранным посетителям. Эти экскурсии проводятся от имени Культуры – единой и многообразной. В недавнемтелеобсуждении бурную радость участников вызвала неочевидность ответа на вопрос – музеем чего Исаакиевский собор является. Пришли к заключению, что он «музей самого себя», и весело посмеялись над этим. Этот смех опять же выказывал простое незнание предмета обсуждения. Музей Исаакиевский собор – это музей величия русской культуры XIX в., открытой для влияний извне и хранящей собственные национальные традиции. Не про стены и росписи рассказывает этот музей, а про то, что французский католик Монферран, участвовавший в Наполеоновских войнах, после падения Императора, нашел новый дом в России и здесь смог реализовать свой талант. Про то, что испанец Бетанкур переехал в Россию и здесь стоял у истоков профессиональной подготовки инженеров. Про то, что потомок французских гугенотов Брюллов и итальянец Бруни именно здесь создали шедевры академической живописи. А выходец из крепостных крестьян Максим Салин за свое мастерство резчика не только получил вольную, но и был зачислен на обучение в Академию художеств. Исаакиевский собор – это музей открытости и достижений Русской культуры. Но таковым он становится только тогда, когда его экспонаты оживляются выверенным и профессиональнымрассказом музейного работника. Сам по себе памятник не работает. Именно поэтому экскурсионное обслуживание включено в стоимость входного билета. Без него – без этого рассказа – ни о какой доступности памятника речи быть просто не может. Без него будет лишь «богато и много золота» или «благолепно и умилительно». А ни то, ни другое к культуре отношения не имеет. Нет сомнений в том, что деятельность планируемого церковного экскурсионного бюро будет конфессионально маркированной и априори направленной на представителей одной лишь группы интересов. В этом ли доступность, за которую так ратует Министр культуры? Мы в этом сильно сомневаемся.

Сомневаемся мы и в том, что, как заявляют некоторые сторонники закрытия музея, «с Исаакиевским собором коллектив музейных работников напрямую не связан». Едва ли можно отрицать, что сохранение Исаакиевского собора – не только здания, но и памяти, знания о нем, – т.е. собора как объекта национального и мирового наследия – это заслуга коллектива музея, трансляция и популяризация этого знания – также дело коллектива. Едва ли не были связаны с Исаакиевским собором те, кто закрашивал его купола в годы Великой Отечественной войны, те, кто в страшные дни блокады Ленинграда жил в подвалах собора, оберегая, сохраняя для будущих поколений музейные предметы, которые не удалось вывезти из города, те, кто восстанавливал памятник долгие годы после войны, те, кто изучал его и рассказывало нем многим поколениям посетителей. Мы думаем, что Исаакиевский собор – это уникальный памятник культуры. Только по недоразумению можно считать таковое суждение антирелигиозным. И общей нашей миссией мы полагаем сохранение этого памятника для последующих поколений. Мы не считаем, что сохранение памятника можно совместить с уничтожением музея.


Утверждено на собрании первичной профсоюзной организации и трудового коллектива организации СПб ГБУК «ГМП «Исаакиевский собор»01 февраля 2017 г.