Как выживали в концлагерях? Часть 1: прибытие в лагерь


Польша. Освенцим. Концентрационный лагерь Аушвиц-I

«Человек ко всему привыкает. Но не спрашивайте нас – как». Эта цитата из книги Виктора Франкла «Сказать жизни «Да». Психолог в концлагере». Первое английское издание этой книги вышло в США в 1959 г. и буквально «взорвало» общественность. За последующие три десятилетия эта книга была выпущена совокупным тиражом более чем 9 миллионов экземпляров и вошла в первую десятку книг, которые наибольшим образом повлияли на жизнь граждан Америки.

Автор этой книги – ученый психолог и психотерапевт с мировым именем. Годы жизни Виктора Франкла (1905–1997 гг.) почти полностью охватывают XX век. И так уж сложилось, что судьбой ему было уготовано оказаться в эпицентре всех значимых мировых событий того времени. Почти вся его жизнь прошла в Вене – самом центре Европы. Он стал свидетелем нескольких революций, двух мировых войн, а также последовавшей за всем этим затянувшейся «холодной» войны.

В 1942 г. Виктора Франкла, его жену, сестру и родителей отправили в нацистский концентрационный лагерь Терезиенштадт.
Еврейское происхождение было достаточным основанием для этого. В нечеловеческих условиях, страдая от голода, холода и бесконечных унижений, Виктор Франкл провел три года. Три года ежедневной и ежечасной борьбы за собственное выживание. А шансы выжить почти всегда были минимальны. Но он выжил. Из семьи же осталась в живых только сестра, остальные были замучены в застенках лагерей.

Книга «Сказать жизни «Да». Психолог в концлагере» потрясает своей искренностью до глубины души. Воистину это одна из немногих книг, которую начинаешь читать одним человеком, а заканчиваешь читать уже совсем другим. Книга в буквальном смысле «переворачивает» сознание, заставляя провести переоценку всех жизненных установок и ценностей.

Эта книга даже не о бесчинствах палачей-нацистов. Хотя приведенных автором многочисленных примеров вполне достаточно для того, чтобы составить о них более-менее целостное представление. Эта книга, скорее, о восприятии узниками концлагерей всех тех неимоверных страданий, которые выпали на их долю. Книга рассказывает о трансформации чувств и сознания людей под воздействие атмосферы бесконечного ужаса.

Виктор Франкл в момент заключения в концлагерь был довольно известным специалистом в области неврологии и психиатрии. Его особенно интересовала отрасль знаний о психологии депрессивных состояний и самоубийств. Свою еще неопубликованную рукопись о теории стремления человека к смыслу жизни, как к главному мотиву поведения и развития личности, он взял с собой в лагерь, но сохранить её там не удалось. По памяти и в зашифрованном виде он в течение трех лет пытался её восстановить. Таким образом, его теория была проверена на практике и получила блестящее подтверждение. Вопрос только, какой ценой?

Автор проводит читателя через все фазы психологических реакций заключенного, обобщая при этом не только свой личный опыт, но и опыт многочисленных узников лагерей, с которыми невольно пересеклась его судьба.

Фаза первая: прибытие в лагерь



Люди впадали в шоковое состояние много раньше, чем прибывали в сам лагерь. Вагоны поездов были переполнены мужчинами и женщинами, которые могли только догадываться о том, куда же их везут? В это время, как пишет автор, почти все находились под воздействием известного в психиатрии синдрома «бреда помилования». Синдром этот наблюдался у приговоренных к смерти, которые отчаянно начинают верить в то, что перед самой казнью им объявят о помиловании. Также и люди, которые находились в тех вагонах, надеялись на то, что их отправят на некие предприятия, где они будут работать. О смерти никто старался не думать, но страх этот постоянно витал в воздухе. Примечательно, что поезд с будущими узниками встречала «образцово-показательная» бригада сытых и довольных заключенных. Это тоже были заключенные, но из разряда «привилегированных». Их задачей было сгладить первичный шок новеньких и показать, что, в принципе, всё не так страшно.

Людей помещали в бараки, в которых не было ни малейших условий для проживания. К тому же, они были переполнены в несколько раз. Люди замерзали и голодали, за 4 дня им выдали лишь по кусочку хлеба грамм в 150.

А дальше всех новеньких ждала их первая «селекция». И мало кто знал, что это такое и самое страшное – что за ней последует… Селекция представляла из себя требование офицеров СС к построению мужчин и женщин в две разные колонны. Затем заключенные поочередно подходили к одному из офицеров, который делал всего лишь один жест: указывал, куда отойти узнику – влево или вправо. О значении этого жеста знали лишь те, кто уже имел опыт заключения в лагерях. И эти «опытные», как никто другой понимали, что нужно стараться выглядеть максимально здоровым. Потому как эти «здоровые» получали «проходной билет» в лагерь и их отправляли на работы. Тех же, кто по мнению СС был малопригоден для тяжелого физического труда, сразу отправляли в газовые камеры. Правда, на здании этих камер была вывеска «баня», и каждому туда входящему выдавали по маленькому кусочку мыла. Только вот выйти из этой «бани» живым было уже невозможно…

Прошедших «селекцию» ждало следующее унизительное испытание – дезинфекция. Заключенным давали ровно две минуты на то, чтобы полностью раздеться. Тех, кто не успевал, ждал беспощадный кнут надзирателя. Их бреют полностью. Не только головы. На теле вообще не остается ни одного волоса. Люди с трудом узнают друг друга. Им не разрешают взять с собой в лагерь даже самые необходимые вещи. Виктору Франклу удалось получить разрешение лишь на очки и пояс.

Узникам выдавали крайне поношенную одежду и обувь не по размеру. Им пришлось забыть про зубные щетки, про ежедневное умывание (вода в водопроводе замерзала), про теплые вещи и постельное белье.

Так рушились все иллюзии и надежды. Человек в лагере довольно быстро подводил черту под всей своей прошлой жизнью. В лагере у него не было ничего. Ничего, кроме своего голого тела и истерзанной души. Реакции человека менялись до неузнаваемости. Дадим слово автору:

«Те из нас, кто изучал медицину, имели возможность убедиться: учебники лгут! В них написано, что человек не может обходиться без сна более стольких-то часов – вранье! Это только выдумки, что человек не может того или иного делать, не может спать, «если не», не может жить «без...»! В первую же ночь в Аушвице я спал на трехэтажных нарах, где на каждом этаже, размером примерно 2х2,5 м, лежали прямо на голых досках по 9 человек, на которых полагалось 2 жалких одеяла. Мы, конечно, могли уместиться, только лежа на боку, тесно вжавшись друг в друга, впрочем, в нетопленом бараке это было не лишним. Брать наверх обувь было запрещено, и только в высшей степени нелегально кое-кто решался использовать ее в качестве подушки. Прочим же не оставалось ничего другого, как положить голову на согнутую в локте руку. Но сон вопреки всему приходит, приглушает сознание, дает возможность отключиться от всего ужаса, всей боли этого положения».

Неудивительно, что, не оправившись от первичного шока, многие заключенные начинали всерьез задумываться о самоубийстве. И здесь автор отмечает один важный момент: после нескольких дней пребывания в лагере многие заключенные вообще перестают бояться смерти. Они воспринимают газовые камеры как способ избавить их от самостоятельных попыток суицида.



отсюда

Часть 2: лагерный быт


Польша. Освенцим. Концентрационный лагерь Аушвиц-II (Биркенау)

Книга психотерапевта Виктора Франкла «Сказать жизни «Да». Психолог в концлагере» очень ярко показывает читателю, как под воздействием атмосферы ужаса и ежеминутного страха за свою жизнь, формируются реакции человека на новую для него действительность. Действительность, в которой нет места справедливости и гуманности, а смерть становится рядовой обыденностью.

Виктор Франкл выделил и вторую стадию. Она получила название «апатия». Что же характерно для этой стадии? Дадим слово автору:

«Апатия, внутреннее отупение, безразличие – эти проявления второй фазы психологических реакций заключенного делали его менее чувствительным к ежедневным, ежечасным побоям. Именно этот род нечувствительности можно считать необходимейшей защитной броней, с помощью которой душа пыталась оградить себя от тяжелого урона».

Заключенные в лагере вынуждены постоянно наблюдать за садистскими наказаниями, которым подвергались их товарищи. И нормальная человеческая реакция – отгородиться от этого, не смотреть, спрятаться. Но никуда не спрячешься. Можно лишь направить взгляд в пол. Но проходят дни, недели, месяцы и реакция людей на жестокость меняется. Они столько всего видели, что внутренне их все эти зверства уже не трогают. Возникает ощущение, что душа перестает ощущать чужую боль – в ней что-то отмирает. Единственное, что чувствует заключенный, когда становится невольным свидетелем жестокости, так это некоторое чувство радости от того, что он сам не находится в положении избиваемого.

Вместе с состраданием у заключенного отмирают и такие чувства, как брезгливость, страх и возмущение. Но было одно чувство, заглушить которое было практически невозможно. Речь идет о справедливости. По свидетельствам узников, даже физическая боль не приносила столько страданий, сколько проносила боль душевная от острого ощущения несправедливости всего вокруг происходящего.

У заключенных не было имен. Был только номер, вытатуированный на коже. И в списках, составляемых нацистами, стояли одни только номера. Человек терял свою самость. Его «я» было полностью растоптано лагерной системой. Каждый понимал, что лучшая стратегия выживания – никогда и ничем не выделяться из толпы. Ни в коем случае нельзя привлекать к себе внимание СС – это было смертельно опасно.

Говоря о нечеловеческих условиях лагерной борьбы за выживание, автор особо выделяет голод. Голод – это то чувство, которое полностью порабощало человека. Навязчивые мысли о еде не давали покоя ни днем, ни ночью. И многие мечтали о нормальном питании даже не ради вкуса самой еды, а ради того, чтобы избавить человека от того недостойного состояния, при котором он вообще ни о чем кроме еды и думать-то и не может.

Автор с благодарностью вспоминает повара, который разливал жидкий суп невзирая на лица. А это означало, что любому заключенному в тарелку могла попасть лишняя картошка или несколько горошин. Прочие же повара простым заключенным разливали суп только «с верха», а со дна зачерпывали только «привилегированным» узникам или же своим друзьям.

Вопрос о том, как лучше разделить свои скудные хлебные запасы, в лагере был совсем не праздным. И здесь у заключенных не было единого мнения. Одни считали, что свой хлеб лучше съедать сразу и в момент выдачи. Так имеется хоть какая-то возможность подпитать себя энергией и пусть ненадолго, но приглушить голод. И еще один плюс – никто этот хлеб уже не украдет. Другие же, в том числе и сам Виктор Франкл, считали, что удовольствие от хлеба необходимо растягивать максимально надолго. Цитирую автора:

«Когда кругом слышались охи и стоны. Когда приходилось видеть, что сильный когда-то мужчина, плача как ребенок, с не налезающими на ноги ботинками в руках босиком выбегает на заснеженный плац... Вот тогда я и хватался за слабое утешение в виде сэкономленного, хранимого с вечера в кармане кусочка хлеба! Я жевал и сосал его и, отдаваясь этому ощущению, хоть чуть-чуть отвлекался от ужаса происходящего».



Предполагая, что у читателей неизменно возникнет вопрос о сексуальных потребностях заключенных, автор отвечает на него однозначно – никаких сексуальных фантазий у узников лагерей нет и быть не может. В условиях невозможности удовлетворения самых примитивных человеческих потребностей мысли о сексе не могут найти никакой почвы. Зато каждый заключенный ощущает сильнейшую тоску по любви и заботе.

Внутренний диалог с любимым человеком – этот простой психотерапевтический прием – позволил многим заключенным не впасть в отчаяние и не опуститься окончательно. Те, кому было ради кого продолжать жить, отчаянно боролись за свое существование. Подчас было невыносимо трудно и больно. Но они не сдавались.

Автор описывает случай, когда ночью лежащему рядом с ним человеку явно приснился кошмар. Виктор Франкл уже хотел было разбудить соседа, но потом подумал о том, что едва ли самый страшный кошмар будет хуже, чем возвращение человека в лагерную действительность. И не стал его будить. Автор с горечью отмечает, что для него самого ранние часы пробуждения (почти еще ночью) были самыми тяжелыми из всех. Ведь сон, пусть и совсем ненадолго, позволяет человеку забыться. Отрешиться от всего. Но беспощадные утренние три гудка вновь возвращают к той ужасающей атмосфере жестокости и равнодушия…

Заключенные радовались, когда у них была возможность перед сном заняться уничтожением вшей. В противном случае эти отвратительные насекомые, которыми буквально кишел барак, отнимали у узников и без того драгоценные минуты сна.

Они завидовали простым арестантам – не узникам концлагерей, а обычным преступникам. У тех, по крайней мере, были свои нары, улучшенное питание, возможность получать посылки и письма с воли. Всё это было для лагеря невозможной роскошью.

Автор отмечает еще одну особенность психологии узников. Человек в лагере становится крайне раздражительным. Всему виной голод и постоянный дефицит сна. Раздражительность, помноженная на апатию, приводила к упадку духом. Люди ощущали свою полную беспомощность в сложившейся ситуации. Они были всего лишь игрушками в руках бездушной машины смерти. А ведь когда-то, еще совсем недавно, каждый из них имел свою семью, обладал какой-то профессией, был кому-то нужен.

Но и в таких, казалось бы, совершенно невыносимых условиях, находились люди, которые вне зависимости ни от чего сохраняли человеческие чувства и имели способность к состраданию. Их можно было встретить не только в среде заключенных, но даже и в рядах СС.



отсюда

Часть 3: о внутренней свободе и жизни после освобождения


Польша. Освенцим. Концентрационный лагерь Аушвиц-II (Биркенау)

В заключительной статье о книге Виктора Франкла «Сказать жизни «Да». Психолог в концлагере» мы с вами поговорим об отношении узников лагеря к тем бесконечным унижениям и бесчеловечным условиям, с которыми они сталкивались каждый день. А также затронем тему жизни после освобождения.

И здесь возникает закономерный вопрос: не определяется ли сознание человека теми обстоятельствами, в которых он находится? Другими словами – зависит ли что-то от самого человека? Есть ли у него внутренняя свобода? Или же человек, помещенный в это чистилище, окончательно теряет все духовно-нравственные ориентиры и становится продуктом лагерной машины смерти?

Ответы на эти вопросы автору дала сама жизнь. Он лично мог убедиться, что даже в концлагере, где, казалось бы, не место доброте и порядочности, находились люди, которые обладали и тем, и другим. У этих людей можно было отнять всё, кроме внутренней свободы. Свободы относиться к обстоятельствам именно так, а не иначе. Эти люди даже в самые тяжелые моменты находили для других узников слова одобрения или утешения. Кто-то делился с соседом последними крошками хлеба. Акты проявления доброй воли никак не могли способствовать выживанию на уровне физическом. А в лагерном мире борьба за кусок хлеба велась каждый день. Но эти люди были сильны духовно. А духовные силы для выживания были нужны ничуть ни меньше, чем силы физические.

Виктор Франкл пишет: «В конечном счете выясняется: то, что происходит внутри человека, то, что лагерь из него якобы «делает», – результат внутреннего решения самого человека. В принципе от каждого человека зависит – что, даже под давлением таких страшных обстоятельств, произойдет в лагере с ним, с его духовной, внутренней сутью: превратится ли он в «типичного» лагерника или останется и здесь человеком, сохранит свое человеческое достоинство»

Автору довольно часто приходилось наблюдать людей в состоянии крайнего отчаяния, когда они теряют смысл жизни и всякую надежду на возможное освобождение. Проявляется это так: утром после трех свистков, сигнализирующих подъем, человек не выходит на построение. И никакие удары хлыста уже не могут заставить его вновь вернуться к лагерной жизни. Он готов скорее умереть, чем продолжать жить в той атмосфере ужаса.

Многие заключенные словно предчувствовали свой скорый конец и начинали вести себя нетипично. Например, могли сами курить «премиальные» сигареты. Здесь нужно пояснить, что сигареты были своего рода лагерной валютой. Получить их можно было лишь неимоверным трудом либо «по блату». А обменять на всё ту же еду. Еда в лагере – самый важный стратегический ресурс. Еда продлевала жизнь. На несколько дней заключенный получал отсрочку от голодной смерти. Каждый узник понимал, что самому курить сигареты – запредельная роскошь. Но тому, кто уже потерял всякую надежду, было всё равно, и он желал хоть в последний раз, но позволить себе немного удовольствия.

Среди тех, кто смог пройти через горнило страданий и выжить, были и те немногие, кто обладал особой духовностью и относился к своим лагерным страданиям как к очередному жизненному испытанию, проверке своего духа. Эти люди достойны восхищения. Они смогли превратить свои страдания в свои внутренние достижения. А это дорогого стоит.



Но таких было меньшинство. Автор пишет о том, что «среди заключенных, которые многие годы провели за колючей проволокой, которых пересылали из лагеря в лагерь, кто сменил чуть ли не дюжину лагерей, как правило, наибольшие шансы остаться в живых имели те, кто в борьбе за существование окончательно отбросил всякое понятие о совести, кто не останавливался ни перед насилием, ни даже перед кражей последнего у своего же товарища».

У вас, наверное, уже возник вопрос о том, что же происходит с психикой заключенного после его освобождения из лагеря? Виктор Франкл выделяет это состояние в отдельную фазу – фазу освобождения.

На начальном этапе первое, что ощущают вчерашние бывшие узники – это ощущение полной прострации. Они не верят в свою свободу. За годы, проведенные в неволе, их сознание сужается до уровня лагеря и ничто другое уже не воспринимается ими как реальное. Им вновь предстоит привыкать к мирной жизни. Вновь учиться взаимодействовать с окружающими.

Как ни странно, но стадия освобождения для многих узников оказывается крайне болезненной. И причин тому много. Трагично, когда за время пребывания в лагерях у заключенного погибает самый близкий человек, мысли о котором были спасительными на протяжении нескольких лет. Боль такой утраты становится невыносимой.

Каждый из узников много сотен раз представлял себе счастливый момент своего возвращения. Реальность же была такова, что очень часто этот момент наступал совсем не так, как он рисовался в воображении. Когда вчерашний узник слышит рассказы о том, что «нам тоже было плохо», он начинает осознавать, что никогда этим людям не понять всех тех ужасов, через которые он прошел. А ради чего, собственно? Если его не ждет любимый человек, если в общении с ним родственники обходятся только общими фразами и норовят пожаловаться на свои «тяготы», он начинает ощущать всю бессмысленность своих страданий. Вчерашний узник осознает ту глубокую пропасть, которая разделяет его и людей, не прошедших весь этот ад.

И совершенно невыносимо ощущение, когда человек много лет предполагал, что уже познал все мыслимые и немыслимые страдания и что хуже уже быть не может, вдруг осознает, что на столь желаемой им воле его не ждет ничего хорошего…

После этого многие ожесточаются. Претерпев столько насилия, они становились безжалостными не только к окружающим, но и к живой природе. И здесь автор высказывает одну очень ценную мысль о том, что «никто не вправе вершить бесправие, даже тот, кто от бесправия пострадал, и пострадал очень жестоко».

В лагере люди часто говорили друг другу о том, что на земле нет такого счастья, которое могло бы компенсировать им все их страдания. О таком всепоглощающем счастье они и не мечтали. Но и на несчастье они никак не рассчитывали. Очень многих охватывало чувство глубокого разочарования, которое переходило в тяжелейшую депрессию. У других на этом фоне развивались психические расстройства.




отсюда

Ужасный случай избиения детьми узника концлагеря. http://ria.ru/incidents/20150505/1062675912.html